Падающие звёзды (Мамин-Сибиряк)/Эпилог/ДО
Чтó хуже: женское письмо или Тамбовская губернія? Этотъ немного странный вопросъ задалъ себѣ Евстратъ Павлычъ Бахтеревъ, остановившійся, какъ въ сказкѣ, на распутіи трехъ полевыхъ дорожекъ. День былъ жаркій, настоящій іюльскій. Кругомъ безъ конца разлеглись поля назрѣвавшей пшеницы. Мѣстахъ въ пяти отдѣльными купами круглились рощицы, въ которыхъ прятались заброшенныя помѣщичьи усадьбы. Одна изъ этихъ купъ принадлежала усадьбѣ "Уланка", куда Бахтереву нужно было пройти. На желѣзнодорожномъ полустанкѣ безтолковый сторожъ ткнулъ пальцемъ прямо и сказалъ:
— Иди все прямо, баринъ... Дорога одна.
Вотъ тебѣ и одна дорога... Бахтеревъ въ отчаяніи сѣлъ на землю, досталъ изъ кармана письмо Бачульской и еще разъ перечиталъ его. Конечно, числа, какъ на всѣхъ женскихъ письмахъ, не полагалось, а самый адресъ можно было прочитать только по догадкѣ: Уланка, Ульянка, даже выходило что-то вродѣ Улыбки.
— Очень даже трогательно, — ворчалъ Бахтеревъ, пряча письмо.
Бачульская писала ему въ Воронежъ, гдѣ Бахтеревъ гастролировалъ, и просила убѣдительно навѣстить ее. До рокового полустанка все шло благополучно, а тутъ сразу точно на необитаемый островъ пріѣхалъ: лошадей нѣтъ, послать за ними некого, фамиліи Бачульской никто не слыхалъ и т. д. Однимъ словомъ, получалась Тамбовская губернія, о которой всѣ свѣдѣнія Бахтерева ограничивались тамбовскими окороками и знаменитой "кашей изъ Тамбова", которой "не было пріятнѣй, веселѣй".
Послѣ нѣкотораго колебанія, Бахтеревъ рѣшилъ, что нужно идти по средней дорожкѣ, тѣмъ болѣе, что по ней навстрѣчу ѣхала деревенская телѣга, — послѣднее было только предположеніемъ, потому-что гдѣ-то далеко впереди, надъ лоснившейся шелкомъ безконечной пшеницей медленно двигалось облачко пыли.
Бахтереву пришлось идти по меньшей мѣрѣ битый часъ, только для того, чтобы убѣдиться, что предполагаемая крестьянская телѣга точно провалилась сквозь землю. Но, когда онъ хотѣлъ придти въ отчаяніе, изъ живой стѣны пшеницы показалась баба, Да, настоящая россійская баба — въ лапоткахъ, съ замотанной, не смотря на лѣтній зной, шалью головой. Когда Бахтеревъ задалъ вопросъ объ Улановкѣ, баба ткнула рукой прямо и отвѣтила:
— А вонъ она...
Очевидно, эта тамбовская баба была родственницей желѣзнодорожнаго сторожа. Бахтеревъ пошелъ впередъ съ твердой рѣшимостью куда-нибудь дойти. Попался какой-то глубокій оврагъ, по дну котораго пряталась въ лозникахъ безымянная рѣчонка, потомъ глинистый косогоръ, потомъ плотина, а за ней барская усадьба въ уютной рощицѣ.
— Здѣсь, — рѣшилъ Бахтеревъ.
Усадьба походила на всѣ помѣщичьи усадьбы. Двухъ-этажный деревянный домъ съ колоннами, террасой, съ какой-то башенкой, крутомъ запущенный садикъ, за домомъ неизбѣжная "вѣковая аллея", которая хранила воспоминаніе о счастьи дѣдушекъ и бабушекъ, и т. д. Бахтеревъ вошелъ прямо въ открытое парадное крыльцо, потомъ попалъ въ какой-то корридоръ и, наконецъ, очутился въ уютномъ садикѣ изъ сиреней и акацій. На зеленой садовой скамейкѣ сидѣла женщина съ какой-то женской работой, рядомъ съ ней въ колясочкѣ, прикрытой кисеей, спалъ ребенокъ. Появленіе Бахтерева заставило женщину подняться.
— Боже мой, кого я вижу?! — сказала она.
— Марина Игнатьевна, вы ли это? — въ свою очередь удивился Бахтеревъ и покосился на дѣтскую колясочку.
Она густо покраснѣла и театральнымъ жестомъ пригласила говорить тихо.
— Онъ спитъ... — объяснила она съ виновато счастливымъ видомъ.
Бехтеревъ принялъ позу благороднаго отца изъ "La dame aux camélias" и даже заложилъ правую руку на бортъ лѣтняго пиджака.
— Фамилія? — коротко спросилъ онъ.
Она еще сильнѣе покраснѣла и отвѣтила, опустивъ глаза:
— "Домби и сынъ"...
— Ага, понимаю...
Они оба разсмѣялись. Вѣроятно, старая барская усадьба давно не слыхала такого счастливаго, хорошаго смѣха...
— А гдѣ же онъ! — спросилъ Бахтеревъ.
— Онъ у Шипидина... Я сейчасъ пошлю за нимъ. Это совсѣмъ близко — версты четыре. Мы считаемъ разстояніе по деревенски.
Она встала и позвала горничную. Отданъ былъ приказъ, и горничная отправилась бѣгомъ, шлепая босыми ногами. Когда Бачульская возвращалась, Бахтеревъ ее обнялъ и поцѣловалъ.
— Ахъ, это нельзя... — смущенно объясняла она. — Я уже начинаю забывать наши актерскіе добрые поцѣлуи.
— Не актерскіе, а дружескіе... Да и я уже настолько старъ, что мнѣ можно это позволить. Притомъ, я вижу, что вы счастливы, и мое старое сердце забилось...
Они сѣли на зеленую скамеечку, и Бачульская въ короткихъ словахъ разсказала все, что случилось за этотъ годъ. Бургардтъ послѣ выставки сейчасъ же исчезъ неизвѣстно куда. Она и Шипидинъ страшно перепугались, пока не пришла мысль искать его въ Финляндіи, — дѣйствительно, Бургардтъ уѣхалъ на Иматру и тамъ поселился. Съ нимъ было очень не хорошо. Временами онъ заговаривался, потомъ были истерическіе припадки, безграничный страхъ и страшная тоска.
— О, намъ много было съ нимъ хлопотъ, — разсказывала Бачульская и прибавила уже вполголоса: — Да и сейчасъ бываютъ несчастные дни... Но все-таки жизнь въ деревнѣ точно воскресила его, хотя о работѣ нечего и думать. Надо подождать... Мы теперь занимаемся больше всего деревенскимъ хозяйствомъ. Есть двѣ лошади, двѣ коровы, Анита выкармливаетъ телку — однимъ словомъ, настоящіе помѣщики. Я ужасно рада, что его все это интересуетъ и даже больше — онъ увлекается. Прошлое мнѣ иногда кажется какимъ-то тяжелымъ сномъ. Кстати, когда будете писать мнѣ, адресуйте на имя m-me Бургардтъ... Бачульская больше не существуетъ.
Бахтеревъ крѣпко пожалъ ея руку и проговорилъ съ тяжелымъ вздохомъ:
— Да, да, чувствую, что вы счастливы... Можетъ быть, когда нибудь забредетъ къ вамъ старый товарищъ по сценѣ... Да, не оставьте его... Одно слово участія... нѣсколько дней отдыха...
Она со слезами на глазахъ крѣпко его расцѣловала. Въ этотъ трогательный моментъ на террасѣ показались Бургардтъ и Шипидинъ, оба загорѣлые и оба въ одинаковыхъ костюмахъ. Бургардтъ страшно обрадовался гостю и тоже заключилъ его въ свои объятія.
— Боже, какъ я васъ радъ видѣть, Евстратъ Павлычъ, — повторялъ онъ. — Да, радъ... Жена вамъ писала уже не первое письмо, и мы частенько васъ поджидали.
— Слѣдовательно, и я тоже радъ, — прибавилъ отъ себя Шипидинъ, оглядывая гостя съ ногъ до головы. — А какой-бы изъ васъ отличный рабочій вышелъ... да...
Вечеромъ они долго сидѣли въ саду вокругъ самовара, вспоминая прошлое, и Бургардтъ, какъ случается съ семейными людьми, проговорилъ словами жены:
— А, знаете, прошлое мнѣ кажется какимъ-то тяжелымъ сномъ... Это и былъ сонъ.