В. В. Розанов править
О «русском гражданине» править
Понятие «гражданского чувства», «гражданских мотивов» — одно из острых и чутких наших понятий. Книга, наполненная «гражданскими чувствами», расхватывается; лишенная их — не имеет хода. Человек «высоких гражданских чувств» тоже отовсюду виден, высоко несет голову; напротив, лишенный этого — презираем, затаптывается.
«Россия — страна высоких гражданских чувств», — можем сказать с гордостью.
Даже в крошечных республиках Греции понятие «гражданина» не было известно; там были, как в Аттике, «геоморы», «демиурги», т. е. «ремесленники», «земледельцы», — деления бытовые или по работе. Ему предшествовали деления родовые, племенные, в общем — семейные. Первый, кто создал понятие «гражданина», был Рим. «Civis romanus sum» звучало на пространстве целого мира; и когда Рим умер, то все еще повторяется через полторы тысячи лет по его смерти. Вообще первая травка всегда всего лучше растет. Кто первый дал миру какое-нибудь понятие, обыкновенно и осуществляет его так, как никому потом не удавалось, не удастся. Моммзен хорошо говорит, что только один Юлий Цезарь был настоящим «кесарем» в мире; и что хотя потом было много лиц, принявших личное имя Цезаря в нарицательный титул себе, но что все это были уже пародии первого. И потому, просто, что были «десятой травой» на одном пласту земли.
Поверят ли русские, что «римские граждане» были не хуже «русских граждан»? Чем другим, а здравым смыслом русские не обделены. Итак, без сомнения, они поверят, что римляне были более чутки к проявлению «гражданского чувства», чем мы.
Была борьба с Аннибалом, расслоившаяся в ряде битв, где римляне были все побеждаемы. Но страшная энергия города — «Romae Aeternae» (титул на монетах) — и слышать не хотела о мире, об окончании войны. И после каждого поражения ворота его растворялись, и по «Аппиевой дороге» выходили и шли навстречу врагу все новые и новые легионы, — все «отцы», все «братья», «сыновья», «женихи» девушек: почти на верную гибель. Потому что Аннибал казался и был до сих пор непобедимым… Только полководцы стали осторожнее: они следили за Аннибалом, но уклонялись от битв; не шли «на удочку», «в засаду», к чему всегда манил их гениальный карфагенянин.
Аннибал ждал и не мог дождаться. Римляне были осторожны. «Обжегшись на молоке, дули на воду». Заскучал Аннибал.
В войске были по обычаю два консула; и «команда над войском» чередовалась между ними. Аннибал пронюхал, что один консул очень осторожен, другой же отважен, пылок, героичен… и, словом, «молод и зелен».
Аннибал не был ни «молод», ни «зелен». Он уже потерял один глаз, и был одноглазое чудище, непобедимое, страшное, которое готовилось пожрать Рим, как древний одноглазый Циклоп пожрал спутников Одиссея. Римляне страшно боялись.
Аннибал «задрал» юношу, устроил притворное «бегство», втянул римлян в какую-то трясину, но затем — обернулся и не только разбил, но истребил римское войско, самое цветущее и могущественное, какое имел силы собрать Рим. В отчаянной битве, которая походила скорее на «убой скота», погиб и осторожный консул. Но каким-то чудом, совершенным чудом, уцелел легкомысленный, славолюбивый консул, который дал себя обмануть Аннибалу… Как поручик Пирогов в «Невском проспекте» съел пирожок после порки, так этот полководец, «как ни в чем не бывало», собрал кое-каких солдатишек и пошел к Риму…
— Казнить! Казнить! — кричали мне гимназистики III класса, когда я им это рассказывал и доходил до пункта: «полководец ведет остатки разбитых войск к Риму».
Это были русские мальчики.
Римляне отворили ворота: и весь сенат («civis Romanus sum») вышел навстречу виновнику страшного поражения. Затаив в сотне медных грудей горечь, презрение к «мальчишке», седовласые римляне поклонились юноше и благодарили его, что он «не отчаялся в спасении отечества»… Т. е. не растерялся, не «спрятался под стол», не убил себя, — как естественно бы всякому, с головой, с умом, с гордостью.
Они притворились, что не заметили его легкомыслия. «Съели пилюлю молча». Опять собирали войско; последних братьев, последних сынов. Только осторожнее выбирали консулов…
И с этого момента — именно почему-то с этого момента — Аннибал начал клониться перед железным Римом. «Стало так случаться», что все ему начало «не удаваться». «Не удается» и «не удастся»… Судьба? Бог? Пока Рим не раздавил его и уже затем раздавил и самый Карфаген, и наконец целый мир, как стальные щипцы давят лесные орехи. «Мало орехов!» «Давайте больше!..» Все мякло, таяло в железных объятиях.
Так вот как… Сенат был просто собрание граждан, которое «держало думу» города. Сенат ничем не управлял, не «правительствовал». Он был просто авторитет, мысль, «дума про себя» Рима; был «молчание» Рима — у, какое грозное, у, какое страшное! В ту пору, при Аннибале, мало разговаривали; «разговоры» пошли после Сципионов, при Цицероне.
А тогда Рим молчал, пахал и сражался.
«Консулы» же были правительство; «власть исполнительная», по Монтескье; могли даже «рубить головы», для чего и имели безотлучно при себе ликторов с секирами. Вообще, по русской терминологии, «ужасные люди, а 1а Держиморда».
И вдруг — мальчишество! Кровавое, поставившее Рим на край гибели!
Вдруг многодумный сенат выходит навстречу, кланяется мальчишке, благодарит «за надежду о судьбе отечества»…
Я не стану спорить, что русские «консулы», т. е. вся наша администрация снизу доверху, не были талантливее и успешнее сего несчастного и самонадеянного римского консула, который был так позорно обманут и разбит Аннибалом. И вообще ничего не идеализирую там, наверху…
Но здесь, внизу? где гражданство?
Здесь я не нахожу бронзы, а лишь глину и песок. Послушайте, не это ли наша вечная история:
— Правительство провалилось! Ха-ха-ха!! Ату его! ату его! Пиль!
— Полководец разбит: почему же его не в три шеи?!
— Говорят, тот украл: да разве он мог не украсть?!
— Ведь мы имеем государство воров!
— Ведь это не отечество, а помойная яма!
— Ату их! Гони, гони!! Пиль! пиль!
Позвольте, господа!
Это не гражданство!
Это не государство!
Это просто обывательский клуб, откуда «завсегдатаи», встав из-за карт, задумали «сыграть в политику», «в гражданство» и т. п.
Вот параллель. Соглашаюсь условно на минуту, что правительство («консулы») совершенно не право в деле с университетами и студентами; это оно их обидело; и всячески вообще поступило не так («консул потерял войска»).
Но тем не менее оно, правительство, «правит державою», правит судьбою.
«Судьба» эта — всех нас, русских. «Будущность России».
Профессора, как бы там ни было, все-таки «служащие». Вдруг они выходят в отставку массою, т. е. преднамеренно и сознательно «дезорганизуют службу», зачеркивают часть управления.
Знаете ли, как бы с ними расправились консулы в Риме?
Как бы с ними поступил совет десяти в Венецианской республике? Как с дезорганизующими партию подчиненными, с «младшими товарищами», поступили бы старшие «товарищи», коноводы? «Исполнительный комитет»?
Мы все знаем, как было бы: назавтра после отставки дезорганизаторы не жили бы. Конечно, все хорошо знают, что это так!!
Но то, что сейчас мы наблюдаем у себя, это что-то чухломское, а вовсе не римское.
… Приват-доценты, лекторы все выходят в отставку!
«Браво! браво! браво!»
Хоть закрываться министерству.
«Брависсимо!»
«Господа, адрес!! Господа, приветствие!!!»
И восемь земских врачей подписывают «адрес подавшим в отставку».
Но ведь это же Чухлома, а не Рим. Так Ноздрев «колотил чубуком» Чичикова за то, что тот «украл», и тем проявлял «гражданское чувство негодования». Вообще Ноздрев многих «обличал», помните, на балу у губернатора. Ноздрев был куда резче даже Щедрина.
Но все это — обывательщина, и Щедрин, и Ноздрев, и подписывающие адреса господа. Все это страшно несерьезно. Все это клуб. Только «клуб с затяжными картами», за черту которого почему-то никак не умеет переступить русский человек. «Предел ему такой положен» — как говорит купчиха у Островского.
И «консулы» плохи. При таких «гражданах» почему быть хорошим «консулам»? откуда? В консулы выходят из «граждан»: а у нас есть только клуб и клубисты, обывательщина и обыватели. Неоткуда взяться.
Странно, дико подумать: но приходит порой на мысль, что наши «чиновники с кокардой» все-таки более граждане, в них более «civis romanus sum», нежели в профессорах, членах Г. Думы, протестующих врачах и доцентах. Они знают хоть азбуку «гражданского чувства»: солидарность, дисциплину и порядок. Ведь без этого каша. Ведь без этого уж окончательный «клуб».
Просто иногда не поймешь, зачем мы «призывали Рюрика, Синеуса и Трувора». Стрелять бы нам по лесам белок, как вотяки. Это на тысячу лет. Потом тысячу лет играть бы в карты. А «правительствовать» не наш черед. Нация «privatissima», исключительно приватных чувств и приватных отношений. «Хорошие суседи», и только.
Впервые опубликовано: Новое Время. 1911. 2 марта. № 12561.