9 (13). Все судебные установления обязаны решать дела по точному разуму действующих законов, а в случае их неполноты, неясности, недостатка или противоречия, основывать решение на общем смысле законов.
10 (14). Воспрещается останавливать решение дела под предлогом неполноты, неясности, недостатка или противоречия законов. За нарушение сего правила виновные подвергаются ответственности, как за отказ в правосудии[1].
Значение правил, содержащихся в 9 и 10 ст. уст.I. Правило, содержащееся в первой из этих статей, в сущности старое правило: в 65 ст. зак. осн. (изд. 1857 г.) было сказано: «если бы, где-либо, по различию буквального смысла узаконений, встретилось затруднение в избрании и применении закона к рассматриваемому делу, в таком случае, по невозможности согласить буквальный смысл одного закона с таковым же другого, самая необходимость предписывает, особенно в высших местах, следовать общему духу законодательства и держаться смысла наиболее оному соответствующего». Но это правило, вполне правильное и целесообразное, не могло иметь применения на практике, благодаря тому, что в том же своде законов содержались правила, буквально противоположные изложенному. Прежде всего, в т. I, учреждение сената, была 227 ст., по силе которой, — «сенат не приступает к решению таких дел, по которым не окажется точного закона, но о всяком казусе, требующем издания новых, или пополнении, либо перемены существующих узаконений, составляет проект разрешения и все дело вносится министром юстиции, с его заключением, к Его Императорскому Величеству чрез Государственный Совет». Далее в 1-й ч. т. II помещалась статья 281, гласившая: «никакое судебное место не может решать дела, если нет на оное ясного закона; в сем случае судебные места в губерниях обязаны представлять губернскому начальству, которое, сделав предварительно в общем собрании губернского правления и палате совещание, доносит о том правительствующему сенату». Хотя же в той же 1-й ч. II т. содержалась еще одна статья (746), как будто ограничивающая последнее из приведенных правил тем, что запрещалось «под предлогом мнимой неясности, требовать указ на указ», но, во 1-х, тут же прибавлялось: «требовать разрешения можно тогда только, когда действительно встречены будут затруднения в исполнении постановлений, или когда самый буквальный смысл закона подает повод к недоразумению», — а во 2-х — много ли таких законов которые по своей полноте и ясности не давали бы ни малейшего повода к сомнениям и недоумениям? Все это вместе взятое имело своим последствием то, что в деле применения законов, судебные установления с одной стороны были связаны по рукам и ногам, не смея разрешить дело по существу, раз в своде законов не находилось статьи, прямо относящейся к данному делу, а с другой — имели полную возможность тормозить всякое дело, затягивая его разрешение на весьма долгое время, пока возбужденное законодательное сомнение не пройдет те многочисленные стадии, которые должны довести его до усмотрения Величества.
Этот порядок, установленный самим законом, был одной из важнейших и почти неустранимых причин той медленности, которая составляла отличительную черту нашего дореформенного судопроизводства, не только не принося никому никакой пользы, но вредя общему ходу законодательной деятельности государства, не давая последнему возможности заняться изданием общего закона и заставляя законодательную власть издавать отдельные законы, приличные только одному какому-либо частному случаю. Необходимо нужно было изменить этот порядок, иначе новый суд не мог бы быть судом скорым.
Вот в видах этого в уст. гр. суд. и включены два правила, из коих одним (ст. 10) безусловно воспрещается судебным местам уклоняться от разрешения дела по существу под тем предлогом, что для разрешения данного дела, нет подходящего закона, а существующие — неясны, неполны или противоречивы. По силе этого правила суд обязательно должен постановить решение по существу дела, невзирая на то, что в своде нет подходящего закона.
Но суд все-таки суд; ему не принадлежит законодательная власть, и он не вправе издавать свои законы и восполнять оказавшиеся в существующем законодательстве пробелы; он не может постановлять свои решения иначе, как на основании существующих законов. Для устранения такого противоречия, в силу которого, с одной стороны суд не имеет права сказать, что нет подходящего к данному случаю закона, а с другой — не вправе установить свой закон, — вторым из разбираемых правил (ст. 9) суду дается подробное наставление относительно того, как он должен поступить, когда окажется, что закон неясен, неполон, противоречит другим законам, или же вовсе не имеется такого закона, который разрешил бы данный случай.
В сущности это последнее правило, по своей чрезвычайной важности, и вызывает необходимость в подробном разъяснении его; правило же, содержащееся во второй из разбираемых статей, не представляет никакого затруднения.
Что значит решать дела по точному разуму действующих законов.II. «Все судебные установления обязаны решать дела по точному разуму действующих законов». Вот общее правило, которым судебные установления должны руководствоваться при разрешении дел. Первый вопрос, возбужденный этими правилами, таков: что значит решать дела по точному разуму законов? Законов очень много и, очевидно, все они, вместе взятые, не могут служить основанием для разрешения каждого отдельного дела, ибо предметом каждого из них является спор только об одном каком-либо праве; каждое же право определяется и ограждается особым законом, и самый спор возникает именно из того, что этот закон, определяющий и ограждавший данное право, различно понимается спорящими, почему судебному месту, решающему этот спор, надлежит точно и определительно сказать в своем решении, кому из спорящих и в какой мере должно принадлежать то право на основании закона, и этим своим решением установить между ними такие юридические отношения, которые не только исключают возможность всякого дальнейшего спора, но и обязывают их оставаться на будущее время в этих между собою отношениях, доколе они не изменят их по взаимному согласию.
Таким образом, каждое дело, имеющее своим предметом спор о праве, должно быть разрешаемо на основании точного разума того именно действующего закона, которым это право определено и ограждено; всякое, поэтому, отступление от этого правила должно рассматриваться как прямое нарушение первой из разбираемых статей. Так:
а) Порядок наследования по закону определяется одними законами; порядок наследования по завещанию — другими. Поэтому, спор о праве законного наследования не может быть разрешаем на основании законов о наследовании по завещанию; спор о наследовании по завещанию не может быть разрешаем на основании законов, определяющих порядок наследования по закону. При наследовании по закону, каждый наследник получает точно определенную самим законом долю наследства; при наследовании по завещанию, определение этих долей зависит исключительно от воли завещателя; сколько он назначил каждому избранному им наследнику, столько тот и должен получить; если же он этого не сделал, если не указал долей каждого из наследников, значит он не желал давать предпочтения одному наследнику перед другим, и потому каждый из них должен получить столько же, сколько и каждый из прочих. Признать же, что в подобном случае каждый из наследников должен получить столько, сколько он получил бы, если бы наследовал не по завещанию, а по закону, значит решить дело не по точному разуму законов, ибо точное решение будет основано на том законе, которым спорное право определено и ограждено, а на другом (81 № 52).
б) По силе 641 ст. зак. гр., недобросовестный владелец обязан, при возвращении бывших в незаконном владении его денежных капиталов, внести за все время их удержания шесть процентов. Правило это должно иметь применение ко всякого рода незаконному владению чужим капиталом, а в том числе и к тому случаю, когда ответчик, присужденный судебным решением уплатить истцу известную сумму денег, добровольно не делает этого и самовольно удерживает в своем владении тот капитал, который должен был уплатить истцу немедленно по вступлении решения в силу закона (79 № 135). На основании этого, истец требовал взыскания с ответчика % за все то время, пока последний пользовался его капиталом недобросовестно. Мировой съезд отказал в этом иске на том основании, что по силе 2051 ст. т. X ч. 1, проценты присуждаются лишь тогда, когда они определены условием; в условии же, по которому истцу присуждена капитальная сумма, о процентах ничего не сказано. Таким образом, мировой съезд разрешил дело не на основании того закона, коим установлено право собственника капитала на вознаграждение за самовольное пользование его деньгами, а на основании такого, который к данному делу не имел никакого отношения, и тем нарушил 9 ст. уст. гр. суд. (67 № 164).
в) В 365 ст. т. XII уст. пут. сообщ. (изд. 1857) сказано: протяжение бечевников оставляется свободным от всяких, в пользу обществ, городов, владельцев, откупщиков, или казны, сборов, пошлин и акцизов, за что бы то ни было; но в прим. к этой ст. по прод. 1876 г. содержится такое постановление: в городах, посадах, местечках и больших торговых селениях, где окажется надобность в пароходных пристанях, часть прибрежья бечевника, наиболее к сему удобная, делится, сообразно потребностям судоходства и по соглашению местного судоходного начальства с городским или сельским обществом, или с землевладельцем, по принадлежности, на участки, которые по утверждению этого окружных начальством путей сообщения, отдаются городским или сельским обществом, или землевладельцем с торгов сроком не долее 12 лет. На торги эти, утверждаемые на месте за объявившим высшую цену, допускаются только содержатели пароходов или их поверенные. Торги на отдачу участков производятся благовременно, с таким расчетом времени, чтоб участок, при неисправности съемщика, мог быть предоставлен другому лицу к открытию судоходства. Устройство пароходной пристани на сих участках допускается не иначе, как с разрешения окружного правления путей сообщения, которое обязано наблюдать, чтобы от сего не последовало никакого стеснения для общего судоходства. Споры и недоразумения, могущие возникнуть по делам сего рода между землевладельцами и содержателями участков, разбираются на основ. ст. 366, — т. е., в местностях, где введены в действие судебные уставы, означенные в сей (366) статье спорные дела решаются порядком, установленным в порядке гражданского судопроизводства. Таким образом первым из этих правил (ст. 365) определены и ограждены права всех судовладельцев, коим предоставлено право безвозмездного пользования бечевником для нужд судоходства; вторым (примеч. к ней) определены и ограждены права владельцев бечевниками не допускать пароходовладельцев безвозмездно пользоваться землею под бечевником для устройства пристаней. Смешивать эти два различные правила нельзя, и потому суд не вправе отказать владельцу бечевника в иске о взыскании с пароходовладельца убытков за самовольное устройство пристани на том единственно основании, что, по 365 ст., никакие сборы за пользование бечевником не допускаются, т. к. такое решение было бы основано не на том законе, которым спорное право определено и ограждено, и составляло бы коренное нарушение 9 ст. уст. (79 № 284).
Этими примерами достаточно выясняется, как должны быть избираемы законы для разрешения данного спора: суд должен избрать именно тот закон, коим определено и ограждено право, подвергшееся спору, и ни в каком случае не какой-либо другой; и это он обязан без всякого отношения к тому, ссылаются ли тяжущиеся на какие-либо законы, или не ссылаются, а если ссылаются, то безразлично к тому, правильна или неправильна их ссылка: стороны должны представить данные лишь для установления фактической стороны дела, а правильное применение закона к выясненным фактам дело суда, ибо, как разъясняет сенат, решение суда есть в сущности применение закона к выводам, извлеченным из совокупного соображения всех доводов сторон и доказательств, и установление юридической стороны дела предоставлено исключительно власти суда, который в этом отношении должен руководствоваться теми именно законами, которые, по его разумению, определяют подвергшееся спору право (75 № 541; 77 № 6; 78 № 265; 79 № 397 и др.).
Значение слов «действующие законы».III. Но одного того, чтобы решение было основано на том законе, которым спорное право определено и ограждено, еще недостаточно для признания правильности состоявшегося решения. Одно и то же право в различное время определяется и ограждается законом не всегда одинаково; в одно время пределы этого права бывают шире, в другом уже; в одно время известное действие признается дозволенным, в другое — недозволенным. Стоит указать на следующие примеры, дабы убедиться в этом: по законам, изданным в 1800 г. (п. с. з. № 19310) и в 1850 г. (п. с. з. № 23906), — незаконные дети не имели права наследования ни в каком имуществе их родителей; по закону 3 июля 1902 г. они наравне с законнорожденными наследуют в благоприобретенном имуществе матери; до закона 19 февраля 1861 г.. потомственные дворяне имели право владеть крепостными людьми, приобретать и продавать их как всякую другую собственность; означенным законом это право отменено и теперь никто не может иметь крепостных людей; до издания 28 июня 1787 г. манифеста о разных дарованных народу милостях (п. с. з. № 16551), право иска и тяжбы погашалось истечением сорокалетней давности; по означенному же закону срок общей давности установлен десятилетний, и проч. Таким образом, из ряда законов, коими определяется и ограждается известное право, должен быть выбран один, — но какой? На этот вопрос разбираемая статья дает ответ — действующий. Но тогда, — что следует понимать под словом «действующие законы»?
Всякий закон воспринимает свою силу не прежде, как по утверждении его Высочайшею властью и по обнародовании правительствующим сенатом в установленном порядке (с 1863 г. чрез напечатание в собрании узаконений и распоряжений правительства). С этого времени он делается законом действующим и остается таковым, доколе, в том же порядке, не будет отменен, изменен или заменен новым законом. Впоследствии он вносится в хронологический сборник законов, известный под именем «полного собрания законов», и служит руководством во всех тех случаях, к коим он должен иметь применение.
Таким образом под действующими законами должны подразумеваться все те законы, которые содержатся в полном собрании их, если только последующими законами они не отменены, не изменены и не заменены другими. Но так как пользование таким сборникам представляется в высшей степени неудобным, ибо в нем, кроме строгой хронологии, никакая другая система не имеется в виду, то для устранения такого неудобства издается особый сборник, известный под именем свода законов. Этот последний сборник, содержащий в себе изложение действующих законов в сжатой форме, в виде кратких статей, имеет целью представить все действующее законодательство в определенной системе; с каковою целью, при каждом новом издании свода, из него исключаются все отмененные, измененные и замененные законы и оставляются в нем лишь те, которые сохраняют свою силу, причем, в видах систематического изложения, отдельные постановления одного и того же закона излагаются в разных местах свода. Те же законы, которые издаются после издания свода, в такой же сжатой форме отдельных статей, вносятся в продолжения свода, располагаемые в такой же системе, как и самый свод; тут они остаются до нового издания свода и потому, эти продолжения должны быть рассматриваемы, как простое дополнение свода, столь же обязательное, как и последний. Таким образом, все действующие законы содержатся в своде законов, которым, главным образом, и надлежит руководствоваться, ибо — хотя в Высочайшем манифесте, коим сопровождалось первое (в 1832 г.) издание свода, и сказано: «свод законов ничего не изменяет в силе и действии их, но приводит их только в единообразие и порядок (см. п. с. з. № 5947), из чего можно заключить, что свод законов есть не что иное, как систематический указатель их; самые же законы находятся в полном собрании, которым и надлежит руководствоваться.
Однако, это вовсе не так. Почти при каждом новом издании свода значительная часть законов получают совершенно иное значение, чем то, какое они имели при самом издании их. Многие из них изменяются, заменяются новыми, сокращаются и даже восполняются такими постановлениями, которые никогда не были издаваемы установленным порядком. Для примера укажем на следующие статьи законов гражданских:
а) В ст. 1259 сказано: «но вместе с имуществом и правами к принявшему наследство переходят и обязанности: 1) платить долги умершего соразмерно наследственной его доле и ответствовать, в случае недостатка имения, даже собственным капиталом и имуществом». Но такого безусловного правила об обязанности наследника отвечать за долги наследодателя даже собственным имуществом нигде в полном собрании не имеется и ничего подобного нет в тех законодательных памятниках, которые цитируются под этой статьей в качестве ее источников. Правда, в банкротском уставе, который, однако, не значится в числе этих источников, сказано, что когда должник прежде продажи бывшего за ним и подлежащего на платеж долгов имения его умер, тогда наследники, приемлющие имение в свое владение, обязаны представить все оное в платеж долгов его; а когда оные ко взысканию уже объявлены были и им наследникам, ясно было известно, но они ни отзыва о неплатеже их не учинили, ни доходов с имения умершего не сохранили, а владели и пользовались в личную себе прибыль, в таком случае обязаны ответствовать в удовлетворение долгов умершего всем должниковым и своим имением» (§ 110). Таким образом, по этому, так сказать первоисточнику 1259 ст., обязанность наследников ответствовать за долги наследователя и своим собственным имением наступала лишь при наличности следующих условий: 1) когда долги наследователя были объявлены ко взысканию при его жизни и 2) когда наследники, зная это несомненно, не объявили, что они не желают платить долгов умершего и сохраняют доходы с его имения в пользу кредиторов; если же нет в наличности ни одного из этих условий, наследники отвечают только тем, что получили в наследство. Словом, по разуму этого источника, обязанность отвечать за долги наследодателя и своим собственным имением возлагалась на наследников в виде наказания за недобросовестность; по своду же, — эта обязанность возлагается на них безусловно и совершенно независимо от того, знал ли и даже мог ли знать наследник, принимающий самую малую часть наследственного имущества, о неоплатности его наследодателя, или ничего этого ни знал.
б) Статья 1560 т. X. ч. 1 изложена так: «если поручительство дано на срок, то поручитель ответствует во всем капитале и следующих на оный процентах точно также, как и самый должник, коль скоро сей последний не заплатил; но он ответствует только тогда, когда обязательство не далее, как в месяц представлено будет, куда надлежит, ко взысканию; в противном случае поручитель освобождается от платежа по обязательству как процентов, так и самого капитала».
Как видно из цитат, приведенных под этою статьею, она заимствована из правил 56 § ч. I, и примеч. к 97 § ч. II, банкротного устава 1800 г. (п. с. з. 19692). В означенном примечании к 97 § сказано: «по согласию не запрещается подписываться поручителями и с означением токмо на срок; в таком случае, поступать сообразно 56 ст. I ч. сего устава». В этой же последней (56) статье изображено: «кто из поручителей по займе на векселе подпишется порукою в какой-либо части заемного капитала, или просто рукою, с изъяснением токмо на срок векселя, тот ответствует по первой в части, а по второй подписке во всем капитале и следующих на ту сумму рекамбио и процентах в том только случае, когда вексель после протеста не далее, как в месяц по взысканию с должника в присутственное место представлен будет; в противном случае, по удержанному в молчании после протеста далее оного времени таковой поручитель освобождается от платежа, как процентов и рекамбио, так и самого капитала».
Различие в редакциях этих двух законов заключается в следующем: по 97 ст. банкротского устава, векселедержатель обязан был предъявить вексель ко взысканию с должника; по статье же 1560 т. X, ч. 1, требуется, чтобы в тот же месячный срок обязательство было предъявлено вообще ко взысканию, следовательно одинаково — с должника ли, или с поручителя, ибо здесь слово «с должника» пропущено. Если теперь руководствоваться правилом банкротского устава, то кредитор, не предъявивший в месячный срок обязательства ко взысканию с должника, теряет право на взыскание с поручителя; если же руководствоваться 1560 ст., то кредитор имеет право требовать удовлетворения непосредственно с поручителя, не предъявляя требования к должнику, — разница в правах кредитора огромная.
Приведенные примеры указывают на то, что свод законов не может быть рассматриваем как простой систематический указатель действующих законов, изложенных в полном собрании, которыми и должны руководствоваться судебные установления, ибо из первого примера (а) явствует, что в таком случае правило 1259 ст., по силе коей наследник, принявший наследство, ответствует за долги наследодателя даже своим собственным имуществом, никогда не могло бы иметь применения, так как его нет в действующих законах, т. е. в полном собрании их. Между же тем, о такой обязанности наследника не возбуждается никакого сомнения, и всякий наследник — по закону, по завещанию, легатарий, пожизненный владелец и пр., — всегда присуждается к удовлетворению кредиторов наследодателя без всякого отношения к тому, достаточно ли полученное им наследство для уплаты такого долга, или недостаточно (67 № 467; 68 №№ 610, 714; 70 №№ 202, 1114; 71 №№ 391, 966; 72 № 602; 74 № 59; 76 № 170; 77 № 59; 79 № 171; 94 № 117 и мн. др.). Из второго примера следовало бы, что кредитор, не предъявивший взыскания с должника, теряет право на предъявление его с срочного поручителя, а между тем такое право предъявления требования прямо к поручителю тоже несомненно (70 № 516).
Таким образом, под именем законов действующих должны быть подразумеваемы законы, содержащиеся в своде законов, как это признает и правительствующий сенат, по разъяснению которого «законы должны быть исполняемы по точному их разуму, как они изложены в своде законов, а не по тексту не действующих ныне уставов, из которых они заимствованы» (70 № 516).
Но в таком случае, какое же значение должны иметь законы, содержащиеся в полном собрании? Ответ на этот вопрос мы постараемся дать в следующем (IV) объяснении, а здесь заметим следующее:
Свод законов был издаваем несколько раз (полностью в 1832, 1842, 1857 г. и по частям — в 1876, 1887, 1892, 1893, 1900 г. и проч.), которое же из этих изданий должно признаваться содержащим в себе «действующие законы»?
По общему правилу, — «Закон действует токмо на будущее время. Никакой закон не имеет обратного действия и сила оного не распространяется на деяния, совершившиеся прежде его обнародования» (ст. 60 т. I осн. зак.). Правило это основано на том принципе, что всякий гражданин должен согласовать свои действия с существующими законами; поэтому и те юридические отношения, которые возникают из деятельности граждан, могут быть обсуждаемы только на основании того закона, который существовал во время возникновения этих отношений. Допустить противное значило бы признать, что во многих случаях гражданам следовало бы ставить в вину то, что они поступают несогласно с существующими законами и не предусматривают возможности ни издания новых узаконений ни изменения существующих. В силу этого, каждое из изданий свода должно быть признаваемо законом действующим в то время, когда возникли те или другие юридические отношения, возникший из коих спор подлежит разрешению суда. Таким образом, если предметом спора является такое юридическое отношение, которое возникло в промежуток времени между 1832 и 1842 г., спор этот должен, быть разрешен на основании закона, имеющегося в издании 1832 г., если в последующих изданиях тот закон не включен или включен в измененном виде. Но коль скоро тот закон сохранен во всей своей целости и без всякого изменения внесен в последнее издание свода, то понятно, — нет надобности прибегать к изданию 1832 г., ибо само по себе издание не играет никакой роли. То же самое следует сказать и о других изданиях — законы издания 1842 г. должны быть применяемы к отношениям, возникшим в промежуток времени от 1842 г. до 1857 г. и т. д. (ср. 68 № 253; 70 № 653; 73 № 63; 79 №№ 45, 74, 76 и др.).
Значение законов полного собрания.IV. Законы, содержащиеся в полном собрании, не признаются действующими лишь в том случае, когда они отменены, изменены или заменены новыми. Раз ничего этого нет, они сохраняют свою силу и почитаются действующими, хотя бы сущность содержания их без изменения ее и была внесена в свод, которым, по сказанному в предыдущем объяснении, должны руководствоваться все судебные установления. Но в свод законов, составляющий не что иное, как систематический сборник их, вносятся далеко не все из тех, кои имеются в полном собрании. Те законы, которые не подходят ни под один из отделов, на которые разделен свод, очевидно, не могут быть вносимы в него и остаются в своем первоначальном виде. Таких узаконений весьма много. Не говоря о том, что весьма многие Высочайшие повеления и Высочайше утвержденные мнения государственного совета и комитета министров касаются отдельных предметов, не имеющих ничего общего с законоположениями, заключающимися в своде, в последний не вносятся иногда целые уставы и учреждения. Достаточно указать, что в первых четырех изданиях свода не содержались уставы ученых учреждений и учебных заведений, которые впервые включены только в издании XI тома 1893 г., но и то лишь названных учреждений и заведений министерства народного просвещения; уставы же учебных заведений других ведомств, кроме военного, для которого существует особый сборник под именем «свода военных постановлений», и по настоящее время не включены в общий свод, как не включен и устав духовных консисторий православного исповедания. Вот все эти узаконения, под каким бы то ни было именем изданные, составляют также действующие законы и ими должно руководствоваться, как и законоположениями, имеющимися в своде, раз существо дела требует применения их. Правда, некоторые из названных законов издаются частными лицами, но неоднократно замеченная небрежность этих частных изданий, проявляющаяся в различных ошибках, опечатках, пропусках и искажениях, не позволяет принимать их в руководство, как это указывается и сенатом, требующим, чтобы судебные установления руководствовались непременно законами в официальных, а не частных изданиях (77 № 56; общ. собр. 72 № 20). А как официальных изданий означенных узаконений нет, кроме как в собрании узаконений и распоряжений правительства и в полном собрании, то этими последними собраниями и следует руководствоваться во всех подобных случаях.
Чрезвычайно важное значение полное собрание законов имеет в деле выяснения истинного смысла закона, содержащегося в своде. В последнем, как сказано выше, законы излагаются в форме кратких, сжатых статей, которые, в большинстве случаев, суть не что иное, как логический вывод из более или менее обширного законоположения, заключающего в себе не только одно общее правило, повеление, дозволение или запрещение, но и подробное изложение той цели, которую законодатель имел в виду, издавая закон, а равно те поводы и побуждения, которые вызвали издание последнего. Словом, в этих законодательных памятниках нередко заключается тот истинный смысл закона, который в сжатой форме статьи свода не мог быть передан по той или другой причине. Посему, если текст какой-либо статьи свода представляется недостаточно ясным, возбуждающим сомнение и недоумение, судье полезно обратиться к первоисточнику этой статьи и из него почерпнуть сведения, необходимые для выяснения истинного смысла закона подлежащего применению к данному случаю. Дабы пояснить сказанное, приведем такой пример:
Сын и наследник умершего в 1855 г. Кирилла Можирова, Константин, предъявил иск об уничтожении дарственной записи, которою Кирилл Можиров передал своим детям принадлежащие ему недвижимые имения. В основание этого иска было положено несоблюдение разных формальностей при совершении названного акта, который в силу этого не должен иметь законной силы. Ответчики защищались тем, что спорный акт совершен в 1850 г.; в 1852 и в 1873 г. они были введены во владение подаренными им имениями, и с того времени в течение двух лет никто не предъявлял спора против этого акта, почему не только истец, но и его наследодатель при своей жизни еще утратили право на предъявление этого иска. Далее спор сводился к тому, что по совокупному смыслу 751, 753 и 756 ст. т. X ч. 1 изд. 1842 г., если в течение двух лет со дня ввода никто спора против акта укрепления не предъявит, то имение «отказывается приобретателю бесспорно». Ответчики, ссылаясь на это, доказывали, что никакой спор по истечении означенного срока против акта укрепления законом не допускается; истец же объяснял это слово «бесспорно» в том смысле, что самый обряд отказа при отсутствии спора производился полициею бесспорно, но это не исключало возможности оспаривать акт в исковом порядке.
По существу этого спора, надлежало выяснить, какое значение слову «бесспорно» придавал законодатель, издавая приведенные законы; для чего и необходимо было обратиться к законодательным памятникам, послужившим источником названных статей т. X ч. 1. Этот источник, главным образом «Учреждение об управлении губерний» 1775 г. (п. с. з. № 14392) обнаруживает следующее: в то время земская давность определялась периодом времени в сорок лет; в течение этого длинного промежутка времени каждый, имеющий какое-либо право на отчужденное имение, мог оспаривать правильность выданного на него акта укрепления, вследствие чего ни один приобретатель недвижимости не мог быть уверен в прочности и непоколебимости приобретенного им права, что, само собою разумеется, не могло не отражаться вредно на всех, кому то имение перейдет впоследствии, а вместе с тем и на общем экономическом быте страны. Необходимо было прекратить такой ненормальный порядок, и вот с этою целью и последовал закон, по силе которого, — о вводе во владение нового собственника обнародовалось во всеобщее известие с тем, чтобы каждый, имеющий какое-либо право на проданное имение, объявил свой спор на него в течение двух лет, в противном же случае, имение бесспорно отказывалось приобретателю, и после этого уже никакой спор не допускался. Скоро после этого означенное правило было распространено на все акты укрепления (1786 г. № 16460), и когда в 1787 г. (№ 16551) последовал манифест, коим устанавливалась общая десятилетняя давность, то этот новый закон понят был в том смысле, что им не только не расширяются права истцов, но, напротив того, суживаются: тот, кто имел право предъявить иск в течение сорока лет, терял таковое по истечении десяти лет; тот же, чье право было ограничено меньшим, чем десятилетний, сроком, ничего не выигрывал; следовательно, пропустившие упомянутую двухлетнюю давность не имели права на предъявление исков. В таком смысле эти узаконения перенесены были в свод законов, почему возникший в деле вопрос и разрешен в том смысле, что под словом «бесспорно» должно подразумеваться уничтожение всякого права на иск против всякого акта укрепления (81 № 49; см. также решение 12 марта 1903 г. по делу Сонцева № 64).
Конечно, это не единственный случай выяснения истинного смысла закона таким способом, но следует заметить, что этот исторический метод толкования законов приводит к желанной цели лишь при условии чрезвычайного внимания к историческому материалу. Здесь чрезвычайно важно иметь в виду всю совокупность разновременных законоположений по данному вопросу, а также и то, что вызывало эти законоположения, при каких условиях они издавались, исходили ли они от власти законодательной и пр. Малейшее невнимание при таком исследовании может иметь результатом последствия самые неправильные не только для данного дела, но иногда и для целого ряда подобных дел.
Резким доказательством этому может служить вызвавшее серьезную и вполне справедливую критику решение правительствующего сената за 1893 г. № 2. В деле, по которому последовало это решение, возник вопрос о том, подлежат ли действию давности церковные земли, или же владение ими со стороны посторонних лиц, как бы долго оно ни продолжалось, не уничтожает прав церкви, которая всегда может отобрать принадлежавшую ей прежде землю у кого бы она ни находилась и на каком бы праве ни происходило владение того лица, у которого она находится в настоящее время. Для разрешения этого вопроса правительствующий сенат принял за исходную точку то положение, что в законах гражданских, касающихся земской давности, указаны лишь два исключения, — одно, относящееся к межам генерального межевания, которые не могут быть уничтожаемы давностью владения (563), другое, относящееся к заповедным имениям, которые также не подлежат давности в случае неправильного ими владения (ст. 564). Относительно церковных земель в своде законов не сделано такого исключения и правительствующий сенат стал искать его в различных памятниках законодательной деятельности нашего государства. Собрана была масса материала, относящегося даже к древнейшим векам русской истории и из этой массы выведено то заключение, что если по нашему закону церковные земли не отчуждаемы, то они и не отъемлемы. Следовательно, никто ни при каких условиях не может завладеть ни одной пядью церковной земли и не может присвоить ее себе давностью владения, сколько бы последнее ни продолжалось при полной наличности всех тех условий, при коих владение обращается в право собственности силою самого закона, Через девять лет после этого (902 № 2) правительствующий сенат нашел необходимым «пересмотреть» это решение и вновь подверг тот же самый вопрос всестороннему исследованию; вновь была собрана масса исторического материала, среди которого оказались и такие памятники, которые не были в виду при постановлении первого решения и которые убедили верховный кассационный суд дать разъяснение, диаметрально противоположное тому, которое им было дано в 1893 г. В этом новом решении (1902 г.) между прочим приведены два Высочайше утвержденные 28 февраля 1835 г. (п. с. з. № 7912) и 23 апреля 1845 г. (п. с. з. № 18952) мнения государственного совета, не бывшие в виду сената в 1893 году. Из первого видно, что в 1834 г. экзарх Грузии ходатайствовал о том, чтобы десятилетняя давность не была принимаема в основание по делам о возвращении церквям имений, отошедших почему-либо в частное владение. Ходатайство это было оставлено без последствия на том основании: 1) что общий коренной закон о 10-летней давности есть постановление, охраняющее неприкосновенность владения каждого; закон этот распространен не только на все области, в российском владении находящиеся, и на все дела, в оных производящиеся, но и на Грузию, и 2) что если допустить изъятие из сего закона единственно для церковных имений, то сие подало бы повод к возрождению новых бесконечных споров и притязаний к таким недвижимым имениям, коих спокойное владение утвердилось общими для всех законами и на основании коих имения сии от первых владельцев могли уже перейти по наследству, купле-продаже в разные сторонние руки. Из второго упомянутого памятника явствует, что в 1844—5 годах государственный совет рассматривал вопросы о завладении казенных (в обширном смысле слова) земель и угодий в двояком отношении: в отношении лиц, коим земли были даны в пользование, и в отношении посторонних лиц. В 1-м отношении государственный совет положил, в дополнение 478 ст. т. X ч. 1 (изд. 1842 г.) постановить: «как одно пользование не составляет основания к праву собственности, то все те, которым даны казенные земли в пользование на известных условиях или для известного употребления, не могут приобрести в свою собственность по праву давности казенных земель, состоящих в их пользовании, как бы долго то пользование ни простиралось, ибо для силы давности надо владеть на праве собственности, а не на другом основании». Во 2-м отношении, вопреки мнению министра юстиции, который предлагал постановить общее к той же 478 ст. дополнение: земли и угодья, отведенные казенным крестьянам в наделение, нарезанные церквям и монастырям в узаконенную пропорцию и отмежеванные городам на выгоны, не могут быть ни утрачены ли приобретены земскою давностью владения, — государственный совет положил: изъять сии земли вовсе от действия давности можно бы лишь тогда, если бы всякий переход казенного имущества в частные руки был во всяком случае воспрещен законом; а как имущества казенные, состоящие в непосредственном владении казны, а равно и предоставленные в чье-либо пользование, в известных случаях и при соблюдении установленных на то правил, могут быть отчуждаемы, то и не должны быть изъяты от действия земской давности. Закон и ясен и положителен: в манифесте 1787 г., коренном законе о давности, именно сказано: «право же 10-летнего срока распространяется на все дела гражданские, как между частными людьми, так и между ними и казною». Таким образом, изъятие казенных имуществ от действия давности было бы законом новым, и вместе с тем совершенно противно как прежнему закону, так и, в особенности, отеческому духу нашего правительства, постоянно охраняющего всякое спокойное и добросовестное частное владение. Неблаговидность сего нового закона не была бы даже искуплена материальными для казны выгодами, которые собственно одни и могли бы служить поводом к его изданию, ибо, при всех способах к охранению казенной недвижимой собственности, невозможно предполагать захватов казенных земель, а тем более безгласного в течение 10 лет незаконного ими владения. Дать же сему новому закону обратное действие, хотя бы до времени издания межевой инструкции 1766 года, невозможно, ибо это значило бы породить бесчисленное множество доносов о завладении земель; открыть новые средства к злоупотреблению и притеснению со стороны местных чиновников; подорвать благосостояние тысячи дворянских фамилий, которым завладенные земли достались от предков и чрез покупку от посторонних лиц, — одним словом, потрясти всю поземельную собственность целой России в самых ее основаниях».
Нет надобности останавливаться на других сделанных здесь упущениях в том же роде, т. к. и приведенного вполне достаточно для убеждения в том, во 1-х, что исторический метод исследования может быть полезным лишь тогда, когда ни один законодательный акт прошедшего времени не упущен из виду, ибо несомненно, что правительствующий сенат не пришел бы к тому выводу, от которого чрез девять лет пришлось отказаться, если бы приведенные Высочайше утвержденные мнения государственного совета, коими возникший вопрос разрешен категорически, были у него в виду; а во 2-х, что этот метод годен только для выяснения истинного смысла закона, но никак не для изыскания в источниках таких исключений из общего правила, каких нет в действующих законах, содержащихся в своде. Ведь в прежних своих решениях, касавшихся того же вопроса сенат совершенно правильно замечал, что те или другие исключения из общеустановленного законом правила могут иметь место лишь в случаях, определенно в законе означенных, и потому никакое изъятие из общего правила не может быть допущено, если оно не выражено в законе (71 № 56; 78 № 193; 85 № 85 и др.): в законе (ст. 563 и 564 т. X ч. 1) указаны всего два исключения из общего правила о давности, эти только два исключения и могут быть признаваемы допускаемыми законом.
Кроме указанных случаев необходимости обращения к полному собранию законов следует указать еще один. По общему правилу, новый закон не имеет обратной силы, если в нем самом не сказано об этом или же о том, что он есть изъяснение и подтверждение закона прежнего (ст. 60 и 61). Но если такая оговорка делается, то только в самом законе; в своде, куда впоследствии этот закон будет включен в виде той или другой статьи, об этом не упоминается. Между тем, часто возбуждается вопрос о том, следует или не следует данное правило, особенно процессуального характера, применять к случаю, имевшему место до издания этого правила, каковой вопрос может быть разрешен только на основании подлинного текста закона, в чем можно убедиться только из полного собрания или из собрания узаконений.
Доказательством последнему может служить следующий пример: в 1846 г. купец Павел Дуняков составил крепостное духовное завещание, которым родовое имение свое завещал в пожизненное владение жене и дочери, а в собственность — сыну Ивану. Завещатель умер в 1848, а сын Иван — в 1852 г. Дочь Ивана, Елизавета, в 1872 г. просила окружной суд о вводе ее во владение имением, завещанным ее отцу, но суд отказал ей в этой просьбе, т. к. завещание деда ее, Павла Дунякова, не было представлено к явке после его смерти. Из этого возникло исковое дело о недействительности завещания, и суду надлежало решить такой вопрос: правило об обязательности вторичной явки крепостных завещаний заимствовано из Высочайше утвержденного 18 июля 1860 г. мнения государственного совета (п. с. з. 35957); до того же времени такого ясного правила не было; посему — должно ли оно быть рассматриваемо, как изъяснение и подтверждение прежнего закона, следовательно как имеющее обратную силу, или же как закон новый, не имеющий, на основании 60 ст. зак. основн., обратной силы? Этот вопрос мог быть разрешен только на основании подлинного текста мнения государственного совета, в котором не оказалось оговорки ни об обратной силе, ни о том, что оно составляет изъяснение и подтверждение закона прежнего. Из самого же содержания его видно, что оно заключает в себе закон новый, а потому не подлежащий применению к тем крепостным завещаниям, которые совершены и восприяли свою силу (за смертью завещателя) ранее издания этого закона; в силу сего завещание Дунякова было признано действительным (79 № 74).
Значение законов, не вошедших ни в свод, ни в полное собрание.V. В свод законов, как сказано выше, включаются только те из них, которые подходят под его систему; в полное же собрание все, имеющие государственное значение. Но кроме этого есть много других законов, не имеющих значения общих и даже специальных, а издаваемых по каким-либо отдельным предметам, таковы — Высочайшие соизволения, последовавшие в удовлетворение всеподданнейших просьб частных лиц, уставы акционерных обществ и товариществ, и т. п. Все эти узаконения точно также составляют действующие законы и должны быть применяемы в тех случаях, когда возникает спор о праве, которое установлено этими отдельными (сепаратными) законами. Некоторые из них обнародываются установленным порядком и печатаются в собрании узаконений. Эти законы должны быть известны суду (80 № 116), но сторона, ссылающаяся на них, должна или представить список или точно указать, когда и где напечатан закон, коим она подтверждает свое право (ср. 77 № 56). Те, которые не обнародываются, также обязательны для суда, как и все прочие законы, но тяжущиеся должны представить список их, без чего суд не может быть обвинен в неприменении нигде не напечатанного закона (75 № 968).
Законы местные.VI. В некоторых отдельных местностях империи действуют особые законы, обыкновенно называемые местными. Для данной местности они имеют такую же силу, как и законы общие для остальных местностей государства. Посему, эти законы должны быть применяемы всякий раз, когда речь заходить о праве, установленном только этими законами.
Но местные узаконения за редкими исключениями (см. ниже) не содержатся ни в своде законов, ни в полном собрании, а составляют особые сборники, некоторые из коих имеются в официальных изданиях на русском языке. Все они суть следующие:
1) «Свод местных узаконений губерний Прибалтийских», действующих в губерниях Курляндской, Лифляндской и Эстляндской.
2) Сборник гражданских законов и постановлений, действующих в десяти Привислянских губерниях; его составляют: «переходные правила»; «гражданское уложение 1825 г.»; «положение о союзе брачном 1836 года»; «кодекс Наполеона» (или гражданский кодекс); «ипотечные уставы 1818 и 1825 годов»; «торговый кодекс»; «дневник законов»; «постановления учредительного комитета»; «сборник административных постановлений».
3) В Финляндии действует шведское гражданское уложение, во многом дополненное и измененное позднейшими узаконениями русского правительства. Эти узаконения печатаются на русском и шведском языках в «Сборнике постановлений В. Кн. Финляндского», издаваемом с 1827 г.
4) «Местные Бессарабские законы», действующие в тех местностях губернии Бессарабской, которые присоединены к России от Молдавии и Валахии по Бухарестскому миру 1812 г. Сюда принадлежат: а) шестикнижие Арменопуло, полное заглавие таково: «Перевод ручной книги законов или, так называемого, «Шестикнижия», собранного отовсюду и сокращенного достопочтенным Номофилактом и судьею в Фессалонике Константином Арменопулом». К «Шестикнижию» сенатского издания приложены «Земледельческие законы»; б) «Краткое собрание законов Донича»; в) «Соборная грамота Александра Маврокордато» и «Ручная книга Алексея Сконоа о браках». Многие из законов, содержащихся в этих сборниках, изменены последующими узаконениями русского правительства, вследствие чего из них действующими почитаются — законы, относящиеся до гражданского права вообще, и до семейного и вотчинного в особенности, причем, в случае недостаточности постановлений их относительно того или другого закона, пробелы восполняются действующими общими законами империи, но именно тогда только, когда в них оказывается явный пробел.
5) В губерниях Черниговской и Полтавской некоторые гражданские права определяются также местными законами; но эти последние не составляют особого сборника, а помещены в общем своде законов отдельными статьями.
6) То же самое следует сказать о местных законах Сибири и Закавказья: они, как и местные законы Малороссии, сохранившие свою силу, введены в свод законов. Впрочем, на Закавказье общие законы Империи окончательно распространены только в 1870 г., следовательно возможны случаи, когда суд должен применять и прежде действовавшие там законы, известные под именем «Уложения царя Вахтанга».
7) Литовский статут, действовавший до сороковых годов в губерниях, присоединенных к России от Польши, в настоящее время не составляет действующего законодательства и все значение его теперь равняется тому же, какое сохраняют наши прежние законодательные памятники, прекратившие свое действие (ср. IV объясн.), т. е. текст содержащихся в нем правил может служить только для разъяснения истинного смысла тех статей его, которые включены в свод.
Правила, циркуляры, тарифы и пр., издаваемые министрами.VII. Кроме законов, издаваемых установленным порядком, министрам и главноначальствующим предоставляется право издавать в известных случаях правила, тарифы, инструкции, наказы, циркуляры и пр. Из всех этих актов силу закона имеют лишь те, которые издаются министрами в силу особого на то разрешения Высочайшей власти. Так, многими уставами различных акционерных обществ министру внутренних дел предоставляется издавать более подробные правила, определяющие взаимные отношения этих обществ с их контрагентами. Например: почти всеми уставами страховых обществ названному министру предоставляется определять те подробности, которые должны быть означаемы в печатаемых бланках полисных условий; посему, раз такие условия утверждены министром, они имеют силу закона и должны быть изъясняемы по правилам изъяснения законов, а не договоров (77 № 356; 78 №№ 1, 94, 131, 132; 79 № З00 и др.). Министру путей сообщения предоставляется утверждать тарифы перевозки грузов, почему утвержденные таким путем тарифы имеют тоже силу закона (80 № 211), и т. п.
Прочие акты, издаваемые министрами, не получившими на то особого Высочайшего соизволения, а в силу общей предоставленной им власти, силы закона не имеют и обязательны лишь в пределах данного ведомства, причем суд не лишен права входить в поверку того, насколько они согласны с общими законами и не противоречат им.
Судебные решения.VIII. Окончательные судебные решения имеют силу закона в отношении тех только дел, в разрешение коих они постановлены и то лишь в своем диспозитиве, т. е. в резолютивной части. Соображения же, на коих они основаны, могут служить лишь пособием при выяснении истинного разума диспозитива, если почему-либо он не представляется ясным, но ни в каком случае не могут быть признаваемы обязательными для суда, решающего хотя бы и вполне аналогичное дело.
Решениям гражданского кассационного сената закон (ст. 815 уст. гр. суд.) присваивает более широкое значение, значение руководящего правила в понимании истинного разума закона. Но и им не придается безусловной обязательной силы, вследствие чего в судебной практике встречается множество примеров тому, что наши судебные установления далеко не всегда соглашаются с высказанными сенатом положениями, чем весьма нередко вызывают необходимость подвергать раз состоявшееся разъяснение «пересмотру», последствием чего получаются диаметральные заключения и выводы (см., напр., 88 № 33; 902 № 2 и мн. др.).
Что касается разъяснений общего собрания сената, то они, будучи постановлены на основании закона 10 июня 1877 г. (ст. 2591 учр. суд. уст.) принимают силу и значение аутентического толкования закона и должны быть признаны обязательными для всех судебных мест империи, пока не заменены новыми. Такого взгляда постоянно держится правительствующий сенат, считая рассматриваемые разъяснения обязательными и для самого себя, почему никогда не отступает от преподанных в нем указаний относительно истинного смысла закона.
Мотивы и соображения законодательной власти.IX. Наконец, мы должны указать на то, что те мотивы и соображения, которыми руководствовался государственный совет при издании того или другого закона, вообще не имеют силы закона, и подобно тому, как соображения суда служат к выяснению смысла резолютивной части решения, могут служить к выяснению истинного смысла закона (69 № 642; 79 № 82), но ни в каком случае ими не должно восполнять текста закона и выводить из них то, чего в последнем ни содержится. Так, в одном из позднейших решений сената (16 апреля 1903 г. по д. Скорбогачевых) признано, что, несмотря на ясность мотивов, изложенных в уставе гр. суд. изд. Гос. Канц. о том, что сторона, привлекшая к участию в деле третье лицо по праву регресса, может в том же производстве предъявить к третьему лицу обратное требование, — действующий закон этого не допускает, ибо в нем не содержится такого правила; посему — «ответчик, с которого присуждено взыскание в пользу истца, не вправе требовать, чтобы в том же решении суд присудил ему обратное требование с привлеченного им и принявшего участие в деле третьего лица; требование это должно быть предметом отдельного иска, подавшего повод к привлечению третьего лица» (ср. X объясн. к 658 ст.).
Обычай.X. Правилом рассматриваемой 9 (13) ст. суду предписывается решать дела «по точному разуму законов». О том, чтобы суд мог разрешить тот или другой спор на основании обычая, в этой статье ничего не сказано. Следует ли из этого, что закон не признает обычая, как нормы права, равной закону и столь же обязательной для суда, как и самый закон? Отрицательный ответ на этот вопрос прежде всего вытекает из буквы 130 ст. того же уст. гр. суд., в которой сказано: «мировой судья может, по ссылке одной или обеих сторон, руководствоваться общеизвестными местными обычаями, но лишь в том случае, когда применение местных обычаев дозволяется именно законом, или в случаях положительно не разрешаемых законом». Далее, в законах материального права, как общих, так и местных, содержится целый ряд статей, коими дозволяется руководствоваться обычаем (напр., 38 ст. общ. пол. о пр.; 1539 ст. п. 4 т. X ч. 1; 154 и 352 ст. уст. суд. торг.; 561, 992, 1035 и др. св. местн. уз. Остз. губ.; сборн. Арменопуло 1, 1 стр. 7 и т. п.). Эти статьи закона не отменены уст. гр. суд. и составляют действующие законы. Посему, неупоминание в разбираемой статье об обычае, как о норме права, которым суд должен руководствоваться в известных случаях, должно быть объяснено тем, что составители устава смотрели на обычай, как на закон, но закон не писанный (ср. 78 № 225). Отсюда следует, что рассматриваемое правило не только не воспрещает разрешать дела на основании обычая, но прямо предписывает руководствоваться обычаем в тех случаях, где это дозволено законом. А так как правило 9 (13) статьи есть правило общее, относящееся как к мировым установлениям, так и к общим судебным местам, которые поэтому, несмотря на отсутствие правила, подобного 130 ст. уст., не только могут, но и обязаны руководствоваться там, где это нужно (78 № 225; 79 №№ 173, 324; 80 № 174 и мн. др.).
Таким образом, весь вопрос сводится к тому, в каких случаях суд вправе разрешить дело на основ. обычая? По правилу 130 ст. уст., это может иметь место в двух случаях: 1) когда применение обычая именно дозволено законом, и 2) когда данный случай положительно не разрешается законом. Вне этих случаев обычай не должен быть применяем (73 № 192; 75 № 426, 839; 76 № 295; 78 № 225 и мн. др.). Но и в этих двух названных случаях применение обычая возможно лишь тогда, когда хоть одна из сторон требует этого, делая на него ссылку; без такой ссылки, даже при полном отсутствии закона, суд не вправе решить дело на основании обычая (68 № 398; 69 №№ 131, 906; 70 №№ 30, 1632; 71 №№ 104, 166; 72 № 359; 75 № 387; 78 № 225 и др.), хотя бы существование его ему было положительно известно. Но, разрешая спор на основании общего смысла законов, суд вправе подкреплять свои выводы и ссылкой на обычай, хотя бы стороны и не ссылались на него (75 № 722; 78 № 270; 88 № 33).
Далее, — применение обычая возможно лишь по твердом установлении факта существования обычая, и вот тут прежде всего должно быть выяснено, — что такое обычай, которым в известных случаях может быть заменен, а в других восполнен положительный закон?
Под обычаем вообще подразумевается постоянное, в течение более или менее продолжительного времени, и однообразное соблюдение, повсеместно или в одной какой-либо местности, какого-либо правила, выработанного и усвоенного народом. Такие правила могут существовать в различных проявлениях народной жизни, а потому многие из них не имеют ничего общего с законом, которого они не могут ни заменять ни восполнять. Как норма права, равносильная закону, он признается тогда лишь, когда им устанавливается правило, которое касается юридической, правовой стороны народной жизни. «Под обычаем, говорит сенат, следует понимать такое юридическое правило, которое не выражено в законе, но которому постоянно подчиняются жители данной местности, признавая его для себя обязательным, как и самый закон» (78 № 225). Посему, для применения обычая должно быть установлено, что существует именно такое юридическое правило, всем известное и всеми признаваемое обязательным. Во многих случаях некоторые обычаи распространены повсеместно и известны решительно всем. Для примера, укажем на задаток, который повсеместно в России одна из сторон дает другой в обеспечение заключенной сделки, связывая себя этим так, что ни одна из них не может отказаться от исполнения заключенного договора. Другие известны только в данной местности и среди только данного круга людей. У крестьян существуют свои обычаи, у купцов свои и т. д. Само собою разумеется, что эти последние обычаи могут иметь применение лишь в спорах между такими лицами, которым этот обычай известен и практикуется в их кругу. Нельзя поэтому общепринятый в купечестве известный обычай применять в спорах не между купцами этой местности или в спорах между купцом с одной стороны, и лицом, принадлежащим к иному сословию с другой, коль скоро этот обычай не общепринят всеми в этой местности.
Понятное дело, — такие обычаи могут быть неизвестны суду, а потому, при ссылке на него, ссылающаяся сторона должна представить доказательства существования его (76 № 25) и суд обязан войти в поверку представленных ему доказательств (80 № 174) и положительно установить, существует или не существует указываемый стороною обычай, но не вправе сказать, что он не вполне убежден в существовании обычая (70 № 1376). Положительное же разрешение этого вопроса в ту или другую сторону сенат правильно предоставляет суду, решающему дело по существу, и сам не входит в поверку доказательств, представленных в подтверждение существования обычая (73 № 1409; 76 № 295).
Засим, раз суд установил существование обычая и закон дозволяет применение его, суд должен решить дело на основании именно обычая, хотя бы данный спор мог быть разрешен положительным законом и хотя бы последний быль в прямом противоречии с обычаем (73 № 43; 75 № 889; 78 № 225; 79 № 173, 324; 80 № 174). Но во всех этих случаях на правило о дозволении применения обычая должно смотреть, как на исключение из общего правила, не допускающее распространительного толкования. Так, если в известных случаях дозволяется применение обычая к спорам о наследстве, то к наследованию по завещанию этот обычай не может иметь применения, и подлинность завещания не может быть устанавливаема обычаем (85 № 54).
Вот несколько примеров из практики сената, поясняющих сказанное:
а) сторона, не ссылавшаяся в первых двух инстанциях на обычай, в кассационной жалобе обвиняла съезд в неприменении обычая; жалоба оставлена без последствия (69 №№ 131, 287);
б) съезд применил обычай, на который не было ссылки со стороны тяжущихся; решения отменены (70 №№ 39, 308);
в) съезд применил обычай к случаю, который не значится в числе тех, когда применение обычая дозволено законом и который предусмотрен законом (70 № 39);
г) съезд нашел, что применение обычая даже в тех случаях, когда это дозволено законом и когда сторона ссылается на него, не обязательно для суда, как это разъяснял и сенат во многих решениях, напр. в р. 67 № 17; 69 №№ 175, 243; 71 № 290, и вполне зависит от его усмотрения; сенат признал, что его предыдущие разъяснения по этому предмету — не верны, и что раз стороны ссылаются на обычай и закон дозволяет применение его, суд обязан применить (78 № 225);
д) в том же решении съезд признал, что если 38 ст. общ. пол. о кр. крестьянам дозволено руководствоваться обычаем в делах о наследстве, то это зависит от них, а потому, если одна из сторон желает руководствоваться общим законом, то другая не может требовать применения обычая; сенат указал на то, что применение обычая обязательно, когда хоть одна из сторон требует этого, иначе каждая из них требовала применения закона, когда это более выгодно для нее (78 № 225);
е) палата нашла, что обычаем в наследственных спорах крестьяне могут руководствоваться лишь тогда, когда спор рассматривается крестьянскими учреждениями; сенат указал на то, что в 38 ст. общ. пол. не содержится такого правила; и что все суды должны применить обычай, раз это дозволено и сторона ссылается на него (80 № 174);
ж) съезд отказал в применении обычая к случаю, предусмотренному законом, когда о применении его нет дозволения; сенат признал правильным такой отказ (75 № 426; 76 № 295);
з) съезд разрешил дело на основании закона, подкрепив свой вывод ссылкой на обычай, на который стороны не ссылались; сенат признал, что такое применение обычая не противно закону (76 № 432).
Значение слов: «по точному разуму законов».XI. «Все судебные установления обязаны решать дела по точному разуму действующих законов». Это выражение имеет тот смысл, что суд, разрешая спор о праве гражданском, обязан применять закон в том именно смысле, какой он имеет по буквальному его изложению, ни в каком случае и ни под каким предлогом не уклоняясь в какую бы то ни было сторону, но буквально исполняя все его предписания и повеления. Если, например, в законе сказано: «несовершеннолетний, давший письменное обязательство, или совершивший акт от своего лица, без согласия опекуна, не подвергается по оным никакому взысканию и ответу ни во время малолетства его, ниже по вступлении в совершенный возраст», — то коль скоро лицо, выдавшее в несовершеннолетии такое на себя обязательство, выдавать которое оно не имело права без согласия опекуна или попечителя, впоследствии отрицает свою обязанность исполнить таковое, суд ни под каким предлогом не вправе присудить с него что-либо, ибо все такие обязательства закон признает безусловно недействительными, хотя бы другой контрагент и не знал о несовершеннолетии лица, выдавшего то обязательство (72 № 203); хотя бы над ним не было учреждено ни опеки, ни попечительства (68 № 369; 70 № 723; 75 № 398); хотя бы оно состояло в браке (75 № 398), и притом, совершенно безотносительно к тому, какого рода то обязательство, — вексель ли (69 № 548; 72 № 867), отречение ли от права требовать в будущем отчета от своего опекуна (73 № 578) и т. п., и т. п. Или: если закон говорит, что «родовые имения не подлежат завещанию», кроме случаев указанных в 116 и 1068 ст. т. X ч. 1, то коль скоро законные наследники требуют уничтожения такого завещательного распоряжения, которым родовое имение отказано в нарушение допущенных законом, исключений в этом отношении, суд не вправе отказать в иске на том, напр., основании, что имение завещано одному из прямых наследников; что уничтожением части завещания, касающейся родового имения, будет нарушила воля завещателя (ср. 78 № 235); что у завещателя нет законных наследников, и т. п., ибо все это будет непредусмотренным законом исключением.
Суд не может не исполнить требования закона, придавая ему такой смысл, которого он не имеет, суживая или расширяя его по своему произволу, или усматривая в нем то, чего он в сущности не содержит, ибо в противном случае решение суда будет основано уже не на точном разуме закона и, как противное последнему, не может иметь силы судебного приговора. Так: по силе 1255 ст. т. X ч. 1, наследник волен принять наследство или отречься от него; следовательно, раз он принимает часть наследственного имущества, значит не отрекается от наследства, и в заявлении его о том, что он просит утвердить его в правах наследства в доле меньшей, чем ему следует по закону, суд не может усмотреть отречения, иначе он признал бы, что приведенная статья закона допускает частичное отречение, чего в сущности нет; не может суд в таком заявлении видеть и признание прав других наследников на непринятые им части, ибо по силе 480 ст. уст. гр. суд. признание почитается доказательством, когда оно делается в пользу противной стороны, наличность которой мыслима лишь тогда, когда между двумя лицами происходит какой-либо спор; раз же спора нет и все дело ограничивается просьбою одного из наследников об утверждении его в правах наследства в доле меньшей, чем ему следует по закону, в этом нельзя видеть признания, иначе правилу 480 ст. будет придан такой смысл, которого оно не имеет (см. 93 № 4). Ст. 1392 зак. гр. предоставляется лицу, приобретшему спорное имение, в случае отобрания от него такового, взыскивать с продавца деньги, уплаченные за имение; о том же, что покупщик может или не может искать еще и убытки, причиненные ему неправильною продажею, в этой статье ничего не сказано, а потому как право покупщика на взыскание этих убытков, так и отсутствие у него этого права не может быть выводимо из содержащегося в названной статье правила, ибо, как бы ни был разрешен этот вопрос силою только 1392 ст., последней будет придан смысл, которого она не имеет; вследствие сего, в подобных случаях спор о праве на возмещение убытков подлежит разрешению на основании законов, коими определяются право одного лица на взыскание убытков и обязанность другого уплатить их (ср. 96 № 49).
Если, таким образом, суд не вправе путем толковании изменять в ту или другую сторону буквальный смысл закона, то тем более он не может подвергать закон критике, находить его несправедливым, несоответствующим условиям жизни, устаревшим или потерявшим свою силу от неупотребления, и на этом основании отказываться от применения его к тем случаям, где именно он должен быть применен. Как бы ни был закон строг, неудобен и даже несправедлив, — все же это закон, который должен быть известен всякому и для всякого обязателен, а потому замена его хотя бы и самыми мудрыми, целесообразными и вполне справедливыми соображениями суда ни в каком случае не может быть допускаема; иначе — следовало бы допустить, что и правило рассматриваемой статьи — «суд должен решать дела не иначе, как по точному разуму существующих законов» — не имеет обязательной силы и суд всегда был бы вправе игнорировать его и поступать не по закону, а по своему собственному произволу.
Следует, однако, заметить, что рассматриваемые нарушения 9 (13) ст. со стороны судебных установлений встречаются сравнительно редко; чаще стороны обвиняют судебные установления в том, что последним не допущено именно такого нарушения, т. е. в том, что суд не согласился с жалобщиком, доказывавшим, что известный закон имеет не тот смысл, который непосредственно вытекает из его содержания, а тот, который ему приписывает сторона. Подобные обвинения нередко составляют всю суть кассационной жалобы, в которой прямо указывается на то, что суд не вошел в обсуждение возбужденного просителем вопроса об истинном смысле того или другого закона и тем нарушил 339 ст. уст. гр. суд.
Дабы не быть голословным, приведем несколько примеров из кассационной практики сената: а) Федор Усов завещал свое родовое имущество брату своему, Дмитрию, и двум сыновьям последнего. Дмитрий Усов предъявил иск об уничтожении этого завещания, как совершенного вопреки 1068 ст., по силе которой родовые имения могут быть завещаемы помимо ближайших наследников, кому-либо одному из дальнейших, но не нескольким вместе, как в данном случае; иск этот был удовлетворен обеими инстанциями; кассационная жалоба ответчиков была построена главным образом на обвинении палаты в том, что она поняла 1068 ст. в буквальном ее смысле и не согласилась с доводами просителя, доказывавшего необходимость применения здесь логического толкования, которое привело бы к тому заключению, что означенный закон предоставляет завещателю право избрания одного наследника, но не обязанность ограничиваться только одним (79 № 16).
б) По уставу С.-Петербургско-Тульского банка, торг на заложенное банку имущество считается состоявшимся тогда только, если сверх суммы, с которой он начат, предложены надбавки, хотя двумя покупателями (§ 25). На торги, производившиеся в банке на одно имение, явилось 13 лиц, желающих торговаться, но надбавку сделало только одно из них, которое потом потребовало признания торга несостоявшимся и возвращения внесенного им задатка. Мировой съезд, руководствуясь буквальным смыслом приведенного § устава банка, удовлетворил иск; в жалобе на это решение доказывалось, что съезд не вправе был руководствоваться буквальным смыслом устава банка, а должен был обсудить, вытекает ли содержащееся в 25 § правило из той цели, которую имели в виду составители его (80 № 107).
в) В 1350 ст. т. X ч. 1 сказано: «ненаселенные земли, проданные от лица одного сословия лицом другого, выкупу не подлежат». — Мещанин продал свою землю потомственному почетному гражданину. Родственник продавца потребовал предоставления ему права выкупа, в чем палата отказала на основании прямого смысла 1350 ст. В кассационной жалобе очень много места отведено обвинению палаты в том, что она уклонилась от исследования того источника, из которого заимствована эта статья, каковое исследование несомненно привело бы палату к тому заключению, что слова: «от лица одного сословия лицом другого» следует читать — «от дворянина не дворянину и наоборот» (р. 12 марта 1903 г. по д. Кожевникова № 75).
А вот несколько примеров и тому, что и судебные установления не только не довольствуются прямым смыслом закона, но прямо отвергают его целесообразность:
г) По иску врача к лечившемуся у него пациенту о вознаграждении за сделанные им визиты, мировой съезд не признал возможным разрешить дело на основании тех правил врачебного устава (ст. 550—552), коими определяется размер того вознаграждения, такт. как определенный этими правилами, основанными на указе сената 1789 г., размер вознаграждения врача за труд по посещению и лечению больных не может доставлять врачу достаточного вознаграждения за исполнение обязанностей в пользу страждущих, так как нельзя определить всевозможных случаев, обусловливающих степень труда и справедливого вознаграждения врача, — почему, отвергая обязательность для себя решать дело по точному разуму законов, разрешил этот спор на основании соображений, не имеющих ничего общего с законом (71 № 394).
д) Разрешая вопрос, — все ли благоприобретенное недвижимое имение, переходящее по завещанию к такому лицу, которое представляется относительно известной части этого имения и наследником по закону, делается у него родовым, или же только в той части оного, которая пришлась бы по закону, — судебная палата рассуждала так: если допустить, что имение это должно почитаться родовым не в целом своем объеме, а лишь в части, следовавшей наследнику в порядке законного наследования, то выходило бы, что по одному и тому же акту у одного и того же лица, на одно и тоже недвижимое имение возникнут два различные права: одною половиною лицо это будет владеть как имуществом родовым, а другою половиною, как благоприобретенною; первую часть имущества владелец завещать не может, а о второй может распорядиться по завещанию неограниченно; предположим же, что имущество это принадлежит к разряду раздельных и собственник пожелает относительно благоприобретенной части сделать завещательное распоряжение и при том так, чтобы часть эта составляла отдельное владение, — спрашивается, каким образом он должен поступить, чтобы отделить эту часть? Закон не дает на это ответа, из чего можно предположить, что собственник сам может отделить родовую часть имения от благоприобретенной; но такого предположения, очевидно, допустить нельзя, иначе частное лицо имело бы возможность, по своему произволу, колебать установленный законом институт родовых имуществ. Кроме того, в приведенном примере могут быть затронуты права посторонних лиц при следующем случае: наследник по завещанию, разделив свое имущество на части — родовую и благоприобретенную, первую продал, а последнюю завещал; в отношении первой части существует право выкупа; родственники пожелают воспользоваться этим правом и заявят, что проданная часть по своему достоинству не соответствует родовой доле имения, — как поступить в этом случае суду: отвергнуть ли иск или войти в оценку родовой доли? — На основании таких соображений, чисто практического свойства, основанных исключительно на неудобстве понимать закон так, как он изложен, и возможности возникновения в будущем различных практических затруднений, палата установила то положение, что раз благоприобретенное имение завещано такому наследнику, которому приходилось бы по закону наследовать в нем хотя бы самую малую часть, все имение приобретает свойство родового (79 № 3).
Во всех подобных случаях правительствующий сенат неуклонно разъяснял: «суд не вправе относиться к закону критически и, находя его несправедливым или не достигающим той цели, которую законодатель имел в виду, или несоответствующим общему духу законодательства, — ставить на место ясного закона другой, по мнению суда, лучший»; «при истолковании законов задача суда заключается единственно в уяснении смысла закона, а не в исправлении его; посему, суд должен применить закон по точному его смыслу, но не может толковать его в другом смысле, которого он не имеет, ссылаясь на разные критические и практические соображения» (то же решение).
Установление точного разума закона.XII. Но для того, чтобы рассматриваемое правило могло быть исполняемо во всей его строгости, необходимо, чтобы закон по своему буквальному содержанию был вполне ясен и определителен, чтобы он не возбуждал ни малейшего сомнения в том, что именно им повелевается, дозволяется или запрещается. В этом случае буквальное исполнение содержащегося в законе предписания вменяется в такую безусловную обязанность судьи, неисполнение которой может влечь за собою даже имущественную его ответственность за убытки, которые могут быть причинены неправильным применением закона (85 № 76). Но законы далеко не все излагаются с такою ясностью, которая устраняет всякое сомнение в истинности смысла закона. «Всякий закон, говорит сенат, содержит в себе не указания для разрешения какого-либо отдельного случая, а составляет общее правило, и уже дело суда сообразить, может ли сила этого общего правила, по его разуму, быть приложена к разрешению известного спорного обстоятельства» (79 № 3). И сам закон признает, что воля и намерение законодателя не всегда определительно выражены в изданном им правиле, и что нередко эта воля и намерение законодателя, иначе — истинный смысл закона, — необходимо выводить не из текста данного закона, а из общего смысла законов. Он признает возможность неясности, неполноты, недостатка или противоречия в законах и в этих случаях слагает с суда обязанность решать дела по точному разуму действующих законов, и рекомендует основывать свои решении на общем смысле законов.
Но что же такое общий смысл законов, где он указан и как он может быть установлен? — Под этим выражением подразумевается тот общий дух, который проводится законодателем чрез всю систему законодательства, дабы придать последнему единое стройное целое, и который поэтому с большей или меньшей ясностью высказывается в каждой отдельной части всех законов, относящихся к одному какому-либо предмету. Посему, если этот общий дух законодательства недостаточно ясно высказывается в одной какой-либо части, то при рассмотрении всех частей целого в совокупности он проявится во всей своей полноте и тогда из него может быть выведено то, что именно желал выразить законодатель в неясно редактированной какой-либо одной статье; другими словами, из него может быть выведен истинный смысл и разум данного закона. Если этот результат будет достигнут судьею, если из общего смысла законов он выведет истинный смысл данного закона и на этом последнем будет основано его решение, последнее будет основано на точном разуме закона.
Таким образом и при решении дел по общему смыслу законов все дело сводится к выяснению точного разума того закона, который требуется применить к данному частному случаю. Следовательно, предоставлением суду решать дела по общему разуму законов, ему вовсе не предоставляется полная свобода творчества, право создавать свои законы по своему усмотрению, а возлагается лишь обязанность на него выяснить тот смысл закона, который имел намерение придать ому законодатель.
Такое выяснение истинного смысла закона называется толкованием закона. Как оно должно быть делаемо на практике, на это имеются общие правила в теории и нам остается указать лишь на то, как эти общие правила, выработанные наукою, применяются нашим верховным кассационным судом в соединении с правилом, преподанным рассматриваемою статьею, толковать закон по общему смыслу законов. Для этого мы рассмотрим несколько примеров по всем тем четырем группам — неясности, неполноты, недостатка и противоречия законов, — о которых говорится в этой статье.
Неясность закона.XIII. «Неясным» может быть признаваем тот закон, который в целом ли своем составе, или в какой-либо отдельной части изложен в такой форме, или с употреблением таких слов или выражений, что непосредственно из него нельзя вывести несомненного убеждения в том, что именно хотел сказать законодатель, какую мысль он желал выразить или в каком смысле должны быть понимаемы употребленные в нем выражения н отдельные слова. Посему суд вправе приступить к толкованию закона в следующих общих случаях:
1) Когда весь закон изложен в форме непонятной, не выясняющей той цели, в видах достижения которой он издан. Так:
а) В ст. 568 т. X ч. 1, сказано: «Обязательства или содержатся в самых тех договорах, из коих они происходят, таковы суть: договоры найма, подряда, поставки и тому подобные; или составляются в виде отдельном по предшествовавшему договору письменному или словесному, таковы суть закладные, заемные письма и тому подобные».
Что же в сущности означает этот закон? Содержит ли он в себе определение слова «обязательство» вообще, или имеет целью указать на различие между обязательствами, возникающими из договорных соглашений, и возникающих из других источников, каковы: незаконное обогащение, молчаливое представительство, недозволенные действия и т. п., или же желание указать, что наш закон не признает никаких иных обязательств, кроме тех, кои в своем основании имеют взаимное соглашение двух или более лиц? Но никакого общего определения в этом законе не содержится, ибо в нем ни слова не сказано о том, что собственно должно быть подразумеваемо под словом «обязательство». Нет указания и на приведенное различие между обязательствами различного рода, так как о всех других обязательствах, вытекающих не из договоров, здесь вовсе не упоминается. О том же, что этот закон имеет целью указать на то, что, кроме упомянутых в нем видов обязательств наше законодательство не признает никаких других, не может быть и речи, ибо достаточно взять одну шестую главу раздела II, книги II свода законов гражданских, озаглавленную так: «о порядке вознаграждения за понесенные вред и убытки», чтобы убедиться в противном. В этой шестой главе, чуть не в каждой статье, употреблены слова «обязанность», «обязан». Обязательство же есть не что иное, как «законная обязанность одного лица к передаче имущества или к совершению либо несовершению иного действия в пользу другого лица» (ст. 1 пр. гр. ул. — обязательства).
Эта неясность рассматриваемого закона служила поводом к тому предположению, что закон не признает обязательств, не вытекающих из договоров, и потому, пока истец не докажет существования договорного между им и ответчиком соглашения, об обязательстве ответчика не может быть речи (71 № 15). Но, как сказано выше, ничего подобного быть не может. Истинный смысл этой статьи, основанной «на общих соображениях, приведенных в книге IV» (примеч. к 568 ст.), заключается в указании на то, что все последующие статьи (569—573), составляющие пятую главу 11 разд. II кн. т. X ч. 1, содержат в себе правила, относящиеся к обязательствам договорным, вследствие чего правила эти могут быть применяемы только к этого рода обязательствам и ни к каким другим. Это следует из того, что составители свода, излагая правила названного II разд. «о существе и пространстве разных прав на имущества», старались каждую главу этого раздела начать статьей, в которой содержалось бы указание на то, о чем будет говорено в последующих статьях этой славы. Чтобы убедиться в этом, стоит только сравнить ст. 420, 432, 543, 557, 568, 574 и 690.
2) Когда закон изложен так, что дает повод понимать его в двояком смысле, из коих каждый может представляться одинаково верным и справедливым.
Но, само собою разумеется, этого быть не может: закон не может быть двусмысленным, а если он представляется таковым, то обязанность суда установить именно тот смысл, в каком понимал его законодатель. Пример: ст. т. X ч. 1:
б) 106613. «Когда возникает спор до утверждения завещания к исполнению, то утверждение завещания отлагается до разрешения спора», и 106614 — «если спор по завещанию возникает в то время, когда завещанное имение не поступило ни в чье владение, то оно отдается в опекунское управление».
Правила этих двух статей могут быть понимаемы в двояком смысле, а именно: если рассматривать их совокупно, как одно общее правило, то его следует понимать так: когда спор предъявлен до утверждения завещания, то утверждение его отлагается до разрешения спора, а завещанное имущество, буде оно не поступило ни в чье обладание, берется в опекунское управление. Если же их рассматривать, как два отдельные правила, то первое из них должно быть понимаемо в смысле определения судьбы неутвержденного еще к исполнению завещания, против коего предъявлен спор, а вторая в смысле определении судьбы имущества, составляющего предмет оспариваемого завещания. Разница здесь заключается в том, что по первому смыслу завещанное имущество должно поступить в опеку при наличности двух условий: отсутствия утверждения завещания к исполнению и непоступление завещанного имущества ни в чье владение; по второму — требуется наличность только одного последнего условия, т. е. непоступления имущества ни в чье обладание; если же это условие находится в наличности, то то обстоятельство, — утверждено или не утверждено завещание, — не имеет никакого значения и завещанное имущество не подлежит передаче наследникам по завещанию.
Которое же из этих двух толкований должно быть признано правильным и которое неправильным? В пользу первого предположения служит то соображение, что коль скоро завещание утверждено, значит этим самым признаны права наследников по завещанию, каковыми они и могут воспользоваться; препятствовать же им в этом нет достаточного основания, ибо возбужденный спор может оказаться вполне безосновательным: если же он имеет какое-либо основание, то иск об уничтожении завещания должен представляться достоверным и всегда может быть обеспечен судом, раз истец потребует этого. Но как ни основательно это соображение, оно падает пред общим смыслом законов. По духу нашего законодательства, возбуждение спора о праве на имущество, переходящее от одного лица к другому в такое время, когда оно окончательно не передано еще новому приобретателю, приостанавливает передачу, хотя бы приобретение права на него не было удостоверено несомненными доказательствами. Действительно: по силе 1425 ст. уст. гр. суд., окружной суд вправе постановить определение о вводе во владение недвижимым имуществом, каким бы то ни было способом приобретенном, не прежде, как по удостоверении в том, что нет спора об акте, коим имение переукреплено за приобретателем; следовательно, раз окажется такой спор, ввод не может быть допущен, т. е. имение не может быть передано приобретателю. Цель этого правила, очевидно, заключается в том, чтобы устранить всякую возможность проявлять над таким имуществом такие действия, выражающие ничем неограниченное право собственности, которые могут оказаться вредными не только для того, кто заявил свои права на спорное имение, но и для третьих лиц, которые, при наличности доказательств как права собственности, так и права владения, могут быть вводимы в заблуждение и нести убытки, если вступят в какую-либо сделку об этом имуществе с приобретателем его. Еще с большею очевидностью доказываемое положение явствует из правила 1098 ст. т. X, ч. 1, изд. 1857 и 1887 г., которая, как видно, и послужила основанием разбираемых статей. В этой статье прямо было сказано: когда возникает от кого-либо спор при самом предъявлении в присутственное место завещания, или по утверждении оного, при вводе во владение завещанным имуществом, тогда спорное имение поручается опекунскому управлению; но если при обоих этих действиях спора не будет, то имение оставляется у того, кому оно завещано». Если сравнить это правило с правилом разбираемой 106614 ст., то легко усмотреть, что последнее, преследуя ту же цель, что и первое, значительно менее строго: по буквальному смыслу его, учреждение опеки возможно лишь при условии, когда завещанное имение не находится ни в чьем владении, а по смыслу 1098 ст. она должна была быть учреждаема во всяком случае, раз предъявлен спор, и, несмотря на то, поступило ли спорное имущество во владение наследников по завещанию, принято ли оно наследниками по закону в свое обладание, или не находится ни в чьем владении.
Таким образом, сомнение, возбуждаемое правилами 106613 и 106614 ст., с достаточною ясностью разрешается на основании общего смысла закона и путем применения исторического метода толкования[2].
3. Когда одно какое-либо предложение представляется не вполне понятным. Так:
в) Ст. 991 зак. гр. «Духовные завещания, коими имения при жизни владельца укрепляются за другими лицами бесповоротно, должны быть признаваемы дарственными записями, и наоборот, дарственные записи, посредством коих имущество должно поступить в другое владение, не при жизни, но по смерти дарителя, принадлежит, по существу своему, к актам завещательным. Ввод во владение недвижимыми имуществами по дарственной записи должен следовать немедленно по совершении акта, и ни в каком случае не может быть отсрочен до смерти дарителя».
Первая половина этой статьи вполне понятна. Если кто-либо завещает другому лицу известное имущество, которое, под тем или другим условием, или без всякого условия, тут же и передает в собственность, то такое завещание должно быть рассматриваемо как дарственная запись, и должно быть совершено в форме дарственной, но не в форме завещания, которое, по смерти завещателя, нуждалось бы в утверждении к исполнению. Если же, кто-либо говорит, что он дарит такому-то свое имущество, но с тем, что оно до смерти дарителя должно находиться в его владении и распоряжении, и лишь после смерти его должно поступить к одаряемому, то эта дарственная должна быть рассматриваема как завещание и, как таковое, может быть и отменено и изменено по воле дарителя, а по смерти последнего должно быть представлено для утверждения к исполнению, без чего не может восприять своей силы. Следовательно, оно должно быть составлено с соблюдением всех тех форм, которые требуются при составлении завещаний, иначе будет оставлено без утверждения согласно 10664 ст., т. X, ч. 1.
Но что означает вторая половина разбираемой статьи? Если ее понимать буквально, то надо прийти к тому заключению, как это нередко встречается в судебной практике (71 № 333; 73 № 865; 78 № 221; 81 № 37), что никакая дарственная на недвижимое имение не может быть признана действительною, если до смерти дарителя по ней не совершен ввод во владение одаряемого. Но тогда является такой вопрос: как примирить это правило с правилом предшествующей ей (по изд. 1857 и 1887 г.) статьей 990-й, в которой было сказано так: «если дарственная запись, вместо дарителя, подписана другим лицом и будет представлена к сознанию по смерти дарителя, умершего без допроса, то оная не должна быть утверждаема», откуда следует, что дарственная, подписанная самим дарителем, могла быть представляема к сознанию и по смерти его, а следовательно, и ввод мог быть совершен по смерти его, ибо до представления к сознанию и до утверждения дарственной, о вводе не может быть речи (ср. ст. 992 зак. гр. и 1425 уст. гр. суд.). Это одно. Второе, если правило второй половины 991 ст. должно относиться ко всем дарственным записям, то почему оно не помещено в своде в виде отдельной статьи, как содержащей самостоятельное правило, а пристегнуто, так сказать, в виде дополнения к правилу, определяющему различие между дарственными записями и духовными завещаниями?
Если для разрешения этих вопросов мы обратимся к источнику разбираемого правила, именно к «изъясн. и подтв. мнениями госуд. сов. 13 июля 1826 г., 11 июля 1838 г., 26 декабря 1840 г. и 15 апреля 1842 г. (см. п. с. з. 16779), то из них усмотрим следующее: ввод во владение подаренным имением должен быть совершаем при жизни дарителя по тем лишь дарственным записям, — которые хотя и составляются в форме завещаний, но завещанное имение передается в собственность одаряемого немедленно. Установлено это с тою целью, чтобы устранить всякое сомнение в том, что имение подарено, а не завещано, и что такое завещание должно быть рассматриваемо как дарственная запись, не требующая утверждения по смерти дарителя, как это требуется для всякого завладения. Следовательно, здесь обряд ввода является ни чем иным, как особою формою, силою которой завещание превращается в дарственную и устраняется необходимость в представлении его по смерти дарителя для утверждения к исполнению.
4) Когда одно какое-либо выражение, употребленное в законе, представляется двусмысленным, например:
г) ст. 1131 т. X ч. 1 гласит: «Если после умершего владельца останется столько дочерей, что по назначении каждой из них указной части, как из недвижимого, так и движимого имения, сыновние части будут менее дочерних, то по выдаче одному из супругов, оставшемуся во вдовстве, указной части, остальное разделяется между сыновьями и дочерьми поровну.
Здесь выражения: «остальное разделяется между сыновьями и дочерьми поровну» дает возможность двоякого понимания: во 1-х, поровну следует делить все только тогда, когда дочерние доли в движимом и недвижимом окажутся более сыновних, как в таком случае: за выделом овдовевшему супругу следующих ему указных частей остается 6/7 недвижимого и 3/4 движимого, что надлежит разделить между семью дочерями и шестью сыновьями. Здесь, за выделом каждой дочери по 1/14 из недвижимости, последней на долю шести сыновей останется всего 5/14, т. е., для каждого менее 1/14, а по выделе из движимости по 1/8 для каждой дочери, на что потребуется 7/8, — на долю сыновей ничего не останется, ибо имеется всего 7/4 или 6/8. Если же дочерние доли будут превышать сыновние только в одном каком-либо роде наследственного имущества, а в другом будут менее сыновних, то поровну надлежит делить только один тот род имущества, в котором дочерние доли превышают сыновние. Так: остались шесть дочерей и один сын; здесь на долю всех шести дочерей из недвижимости причитается 6/14 или 3/7; значит, на долю сына 3/7; движимости же, за выделом 6/8 = 3/4 дочерям, сыну ничего не остается; поэтому — сыну следует дать 3/7 из недвижимого, а движимое разделить поровну между всеми, и тогда и сын и каждая дочь получит по 3/28. Во 2-х — рассматриваемое правило следует применить в обоих случаях, т. е. как в первом, так и во втором, почему в последнем, и сын и каждая из дочерей должны получить по 1/7 из недвижимого и по 1/8 движимости, ибо почему дочери должны поступиться своим в пользу сына, а сын не должен в пользу дочерей? Ведь возможны такие случаи, когда при таком разделе дочери получать менее, чем им следует по закону, а сын более. Действительно: 6/7 недвижимости стоит 7,000 р.; 3/4 движимости 287,000 р. По закону, доля каждой дочери определяется в 500 р. из недвижимости, и почти по 48,000 из движимости; сыну же 3,500 из первой и ничего из последней. Если теперь делить по правилу 1131 ст. одну движимость, а недвижимость по правилу 1130 ст., то доля каждой дочери определится в 41,500 р., а доля сына в 44,500 р.; если же сложить стоимости обоих имуществ, то и сын и дочери получат 42,000 р.
Очевидно, второе предположение справедливее первого, но одна справедливость, если она не вытекает из смысла закона, не может быть принимаема в руководство. Следует, поэтому, выяснить, какой из этих двух смыслов придавал разбираемому правилу законодатель?
Изъясняя эту статью, правительствующий сенат прежде всего обратился к грамматическому методу толкования и совершенно справедливо указал на то, что в законе прямо сказано: за выделом дочерям указных долей как из недвижимого и движимого имения, остальное, т. е. все, что останется от того и другого имущества, делится поровну, а не один остаток в котором-либо из них; следовательно, раз в движимом имуществе доли дочерей менее сыновних, все имущество — движимое и недвижимое должно быть разделено поровну. Это свое заключение сенат подтвердил и ссылкою на источники, из коих эта статья заимствована (Высочайше утв. мн. госуд. сов. 1815 г. № 25784 и 1824 г. № 29891), и из коих видно, что государственный совет именно так смотрел на долю и так желал установить законом[3].
5. Когда в законе употреблено одно какое-либо слово, недостаточно ясно выясняющее мысль законодателя, или же имеющее различное значение. Примеры:
д) В 683 ст. зак. гр. сказано: «Владельцы железнодорожных и пароходных предприятий обязаны вознаградить каждого потерпевшего вред или убытки вследствие смерти или повреждения в здоровье, причиненных при эксплуатации железных дорог и пароходных сообщений». Что же должно быть понимаемо под словом эксплуатация? Если мы обратимся к нашей судебной практике, то в ней не встретим единообразного понимания этого термина. Иногда ему дают слишком широкое значение, подразумевая под ним всю деятельность владельцев таких предприятий, в чем бы она ни заключалась и на какие бы цели ни претендовала; посему, и содержание железнодорожными обществами больниц, к чему они обязываются законов, должно относиться к эксплуатации (99 № 77); иногда приписывают слишком узкое значение, находя, что оно выражает собою исключительно ту деятельность, в видах которой предприятие существует, т. е. только перевозку пассажиров и грузов (94 № 7). Такое различие в понимании одного и того же слова, очевидно, происходит от того, что его принимают не в истинном его значении. В смысле этимологическом (exploitation) оно означает извлечение пользы или дохода. Хотя же в жизни придают ему более суровое понятие, понятие чрезмерного стремления получить из чего-либо наибольшую выгоду, сопровождаемого всякого рода злоупотреблениями и небрежением чужих интересов, но закон ни в каком случае не может употреблять слов не в их настоящем, а в извращенном значении. Посему, если слово эксплуатация должно быть понимаемо в смысле пользования и закономерного извлечения выгод, то вся та деятельность железнодорожных и пароходных обществ, учреждений и лиц, которая направлена к извлечению выгоды или дохода, и должна составлять эксплуатацию. Посему, если в видах развития этой деятельности устраиваются фабрики, заводы, мастерские и т. п., то вся такая деятельность должна относиться к эксплуатации (84 № 144; 87 № 71; 93 № 87; 94 № 7; 99 № 64; ср. 900 № 109); такие же учреждения, как больницы, школы, богадельни и пр. — ни в каком случае не могут быть причислены к деятельности, составляющей эксплуатацию (99 № 77).
ж) По силе 398 ст. уст. суд. торг. разрешение вопроса, «следует ли по делам такого-то учредить администрацию или на общем основании объявить его несостоятельным», предоставлено особым лицам, назначаемым биржевым комитетом и действующим под председательством председателя оного. Затем, в ст. 399 сказано так: «о сем решении объявляется биржевому комитету, который об оном сообщает коммерческому суду, а где его нет надлежащему суду гражданскому, для надлежащего согласно сему распоряжения». Далее, ни в одной из последующих статей, относящихся к администрациям, ничего не говорится о том, — в чем же должно заключиться это надлежащее распоряжение суда? Вопрос этот имеет чрезвычайную важность, ибо нельзя думать, что суд должен делать то или другое распоряжение лишь в том случае, когда ему сообщается о необходимости объявить несостоятельность должника, иначе закон предписывал бы сообщать суду только об этой необходимости, но не об учреждении администрации. Но здесь важнее всего то, что если признать, что в случае учреждения администрации суд не должен делать никаких распоряжений, то он не имеет никакого права входить и в поверку правильности разрешенного вопроса об учреждении администрации и притом не только по собственной инициативе, но и по требованию кредиторов, находящих, что не администрация, а конкурс должен быть учрежден в данном случае. Однако, допустить это невозможно, ибо оно равнялось бы отказу в правосудии: возможны ведь случаи явного злоупотребления со стороны большинства кредиторов и самого должника как по предмету представления баланса, так и по предмету установления наличности большинства, размера дефицита и т. п.
Судебный (IV) департамент сената вполне правильно, по нашему мнению, разрешает этот вопрос на основании общего духа законов. Администрация есть один из видов удовлетворения кредиторов лица, впадшего в неоплатность. В большинстве случаев такое удовлетворение делается путем объявления должника несостоятельным и учреждения конкурса. Конкурс же вполне подчинен суду, на обязанность которого возложено проверять и контролировать все его действия (ст. 538—543). Такому контролю должна подлежать и всякая администрация, почему: с поступлением сообщения биржевого комитета в суд, последний обязан проверить правильность разрешенного вопроса, но лишь с формальной стороны, а именно: проверить, что дефицит не превышает 50%; что ходатайство об учреждении администрации исходит от большинства кредиторов; что все кредиторы были оповещены надлежащим образом (см. Носенко, стр. 24; Гребнер, I стр. 220), и т. п.; входить же в существо решения биржевого комитета он не имеет права без жалобы на то заинтересованных лиц, как не вправе входить в поверку существа правильности решений конкурсных управлений (Там же).
Такое толкование слов «для надлежащего распоряжения» представляется вполне правильным и согласным с общим смыслом законов. Действительно, если допустить противное толкование, каковое здесь может заключаться лишь в том, что суд принимает к сведению сообщенное ему решение, но никаких распоряжений не должен делать, то выходило бы так, что администрация может быть учреждена при полной наличности признаков совершенной несостоятельности должника, часть кредиторов которого лишается всякой возможности добиться ликвидации, ибо, раз администрация учреждена — объявление несостоятельности возможно лишь по требованию большинства двух третей всех кредиторов или по единогласному заявлению всех администраторов (ст. 495).
з) Ст. 555 т. X ч. 1: — «Имение, состоящее в общем владении многих лиц, не может быть отчуждено одним, из них без согласия всех; но каждый соучастник может продать или заложить то, что на часть его из общего причитается (свой жребий), с тем, однако же, что прочим соучастникам, если не захотят они допустить до выдела той части, предоставляется сохранить оную за собою, заплатив за нее деньгами по оценке».
Здесь неясным представляется слово «по оценке», — по какой оценке совладельцы должны уплатить за отчуждаемую одним из них часть? Ценить продаваемую часть может продающий ее, а также покупающий и выкупающий по своему усмотрению. Оценка может быть произведена и посторонними лицами в порядке, указанном в 1117—1127 ст. уст. гр. суд., и пр., и каждая из этих оценок может быть различна, — какую же из них должен выбрать суд, если об этом возникнет спор?
Разрешая этот вопрос, правительствующий сенат прежде всего обратился к источнику, из которого заимствована 555 ст. зак. гр., именно к уложению 1649 г. царя Алексея Михайловича, гл. XVII. Из ближайшего рассмотрения сего он сначала вывел то положение, что соучастникам в общем имении предоставлено одно преимущество — удержать продающуюся часть за собою. Других преимуществ они не имеют и потому не могут требовать, чтобы совладелец их принял от них сумму меньше той, которую предлагает ему посторонний покупщик и за которую он соглашается продать. Далее, он принял во внимание, что в других частях свода слово оценка поясняется различными определениями: в статье 548 т. X. ч. 1 сказано, что участник в общем наследственном имуществе может продать свою часть без согласия прочих; но если последние пожелают удержать ее за собою, то должны уплатить по справедливой оценке; по ст. 549, наследники или соучастники в посессионных горных заводах, если не желают допустить продажи части, принадлежащей одному из них, должны уплатить то, что предлагает посторонний покупщик; то же самое постановлено и в 228 ст. уст. горн. (т. VII), и из всего этого вывел то заключение, что все эти случаи имеют в виду определение размера вознаграждения — размера соучастника в общем имении за уступку им, прочим соучастникам, доли, предположенной им к отчуждению в сторонние руки, и таким образом, закон по отношению к предметам, в существе своем однородным, употребляет выражения: «по оценке», «по справедливой оценке», и «по окончательной оценке, предлагаемой покупщиком», почему все эти выражения представляются понятиями однозначащими, определяющими ценность отчуждаемой части на основании предложенной покупщиком цены (900 № 55).
Неполнота закона.XIV. Неполным закон может быть признан тогда, когда при издании его имелась в виду цель преподать такое общее правило, которым должны предусматриваться все те частные случаи, к коим он должен быть применен, но, несмотря на это, все они не могли быть предусмотрены, вследствие чего иногда является серьезное затруднение относительно вопроса, в какой мере этот закон может быть применен к данному случаю, хотя и родственному тем, о коих говорится в законе, но этим последним явно не предусмотренному. Так:
и) По ст. 204 уст. о пошл., крепостные пошлины взимаются с цены переходящего по акту имения или с суммы, означенной в акте. Но эта цена не должна быть ниже законной (ст. 207). Законной оценкой домов, лавок и других недвижимых имений в городах, посадах и местечках должна быть не ниже: 1) оценки, произведенной для взимания городского сбора, или — 2) цены, показанной в акте последнего укрепления, или же — 3) не ниже суммы, в которую имение застраховано, смотря по тому, которая из всех этих оценок оказывается наиболее высокою (ст. 209). Эти правила свободно могут быть применяемы к тем случаям, когда такое имение в целом своем составе переходит от одного лица к другому, т. к. каждая из этих трех оценок может быть установлена, если имеются к тому данные. Но имение может быть продано и все, в целом своем составе, и в какой-либо отдельной его части, стоимость которой не определена ни в последнем акте укрепления, ни при производстве городской оценки, а равно и при застраховании, — как определить законную оценку такого имения? — В случае, который доходил до сената, судебная палата нашла «единственно справедливым» способом определять эту стоимость так: наивысшую из указанных в законе (показанную в акте последнего укрепления), она разделила на все количество земли, купленной по этому акту, частное помножила на количество отчуждаемой земли и полученное произведение приняла за законную оценку. Вышло так: стоимость 7 д. 1671 кв. с. пустопорожней земли определилась в 106,991 р. 80 к., ибо все имение в 22 д. 1524 кв. с. вместе с находившейся на ней тогда действовавшей фабрикой, было приобретено за 487,958 р. 50 к., за вычетом из каковой действительной стоимости построек стоимость всей земли в 22 дес. с саженями «должна» равняться 313,665 р. 50 к. и следовательно одна десятина в 13,900 р. — Правительствующий сенат признал такую оценку совершенно произвольною, т. к. нигде в законе не сказано, что в подобных случаях избранный палатою способ «единственно справедлив», объяснив при этом, что, в случае неполноты закона, суд обязан руководствоваться общим смыслом законов и не чем больше. А как в законе предусматривается тот случай, когда законная оценка переходящего имения не может быть определена, то крепостные пошлины должны быть взимаемы с суммы, показанной в акте переукрепления по совести (ст. 204 и 205), следовательно никакой другой оценки, кроме указанной в акте продажи, палата не имела основания устанавливать (901 № 99).
і) Ст. 1213 уст. гр. суд. гласит: «цена не найденного имущества, которое было отсуждено судом, или части оного, взыскивается, по определению суда, с прочего имущества ответчика». Цель этого закона та, чтобы истец, выигравший дело, не оставался, без удовлетворения (мотив под этой ст. в изд. уст. Госуд. канц.) и следовательно не был вынуждаем предъявлять новый иск о взыскании стоимости того имущества, право на которое признано за ним и которого, вследствие действий ответчика, он получить не может. Нет сомнения в том, что составители устава желали постановить правило, которое ограждало бы право истцов во всех тех случаях, когда дело выиграно, но того имущества, которое должно служить объектом удовлетворения истца в натуре не оказывается у ответчика, а от третьего лица, добросовестно приобретшего его, виндицируемо быть не может. Но такое положение вещей возможно не только тогда, когда имущество отсуждено истцу и должно быть передано в его обладание, но и тогда, когда, вследствие особых условий между сторонами, истец может обратить присужденное ему денежное взыскание на точно определенное имущество, которое ответчик недобросовестно отчудил и тем лишил истца возможности получить удовлетворение. Действительно, в подобном случае право истца и размер этого права признаны судом; значит, в таком признании того и другого путем нового иска нет никакой надобности; все дело должно быть сведено к определению стоимости того имущества, на каковую только истец и имеет право, ибо. раз взыскание свое он мог обратить на известную только вещь, то более стоимости этой вещи он не может требовать. Стоимость же эта всегда может быть определена в частном порядке, так как суду нет нужды входить в обсуждение прав истца, для чего необходим иск. Вот этот случай, вполне сходный с тем, который вызвал появление правила 1213 ст., не был предусмотрен составителями устава, вследствие чего закон этот и является неполным, но легко может быть восполнен на основании внутреннего разума его самого, как это и признано сенатом (901 № 98).
Недостаток закона.XV. Под словами недостаток закона подразумевается отсутствие в законах такого правила, которым предусматривалось бы известное положение вещей и определялось бы взаимное отношение сторон, создаваемое таким положением. Это, следовательно, не неполнота закона, которая предполагает наличность правила, предусматривающего целый ряд однородных случаев за исключением одного вполне сходного с другими, а именно отсутствие всякого правила, под которое можно было бы подвести данный случай; отсутствие, заставляющее судебное место создать свой закон и этим как бы ставящее его в положение законодательного учреждения. Но, само собою разумеется, суду не может быть предоставляемо такое право, которое может принадлежать только законодательной власти, не связанной каким-либо единичным случаем, а с другой стороны, ему не может быть предоставлено и право отказываться от разрешения дела под предлогом неимения закона, приличествующего данному случаю, ибо это являлось бы неустранимым тормозом в решении дел, как это и было при прежнем порядке судопроизводства. Вот, чтобы примирить эти два начала, закон возлагает на обязанность суда и в случаях полного отсутствия закона, разрешающего данный вопрос, вывести это разрешение из общего смысла законов.
Примеры:
к) Из всех, перечисленных в законе случаев недействительности продажи имения, в сущности не принадлежащего продавцу (ст. 1386, 1388, 1389 и 1392 ст. т. X ч. 1, 1180 ст. уст. гр. суд.), имеется одно исключение: по 1301 ст. зак. гр., продажа и залог имения, во владение которым наследники по закону вступили, не зная о существовании духовного завещания, которым то имение завещано другому лицу, остаются в силе по утверждении завещания, следовательно, по установлении судом того факта, что проданное имение не принадлежало продавцу. Обратного же случая, т. е. когда наследники по утвержденному завещанию, которое впоследствии будет признано недействительным, законе вовсе не предусматривает. Как же, спрашивается, смотреть на эту продажу, как на действительную или недействительную? Казалось бы правильным признать ее недействительною, ибо правило 1301 ст. является исключением из общего правила и, как таковое, не может быть толкуемо распространительно. Всматриваясь, однако, глубже в оба эти правила, т. е. общее и исключительное, легко усмотреть, что это общее правило не обнимает собою рассматриваемого исключения. Все статьи закона, силою коих продажа чужого имения уничтожается, предусматривают те случаи, когда продавцу известно, что продаваемое имение не принадлежит ему (ст. 1386 и 1389), или что оно может быть признано непринадлежащим ему (ст. 1392), или хотя и принадлежащим de jure, но de facto принадлежащим уже его кредиторам (ст. 1388). Таким образом, общий дух этих узаконений тот, что недействительны продажа и залог лишь тех имений, которые владельцы не вправе отчуждать. Иначе представляется разум исключения. В основу его положено то начало, что когда лицо имеет на продаваемое имение ничем не ограниченное и вполне твердое право, о непринадлежности коего ему нет ни малейшего намека, то всякое распоряжение этого лица таким своим правом является вполне законным и не подлежащим отмене в то время, когда, сверх всякого ожидания, оно окажется не принадлежащим ему. Из этого следует, что по общему духу законов, не приведенное исключение является исключением, а общее правило, выраженное в упомянутых статьях закона. Посему, разбираемый случай должен быть разрешаем на основании правила 1301 ст. А как им предусматривается такое положение в котором могут находиться, как наследники по закону, вступившие в наследственные права, не зная, что эти права должны принадлежать не им, так и наследники по завещанию, которое утверждено к исполнению, и они бесспорно введены во владение завещанным им имением, не зная, что завещание недействительно и что право их может быть опровергнуто по суду, то вопрос о действительности или недействительности продажи, учиненной наследниками по завещанию до открытия спора против него, должен быть разрешен в таком же смысле, как он прямо разрешается в отношении наследников по закону; разрешая его так, суд, несомненно восполнить оказавшийся в законодательстве пробел, но не создаст своего закона, а только выведет его из общего разума законов (см. 76 № 46; 80 № 101; 90 № 43; 92 № 69; 94 № 5);
л) В уставе о пошлинах нет указания на то, как должна определяться пошлина с безмездно переходящего имущества, заключающегося в иностранных ценностях. Но в уст. о герб. сборе имеется указание на то. как должна определяться цена гербовой бумаги по актам, писанным на иностранную монету. Так как другого указания на этот предмет в законе не содержится, то суду не остается ничего иного, как руководствоваться законом, предусматривающим наиболее аналогичный случай с данным. Это заключение вытекает из того, что если закон нашел нужным указать размер одного рода пошлин и не счел необходимым указывать размер другого рода их, то из этого следует заключить, что никакого другого размера не может быть устанавливаемо (92 № 109);
м) Из всех видов обеспечения договоров более всего у нас распространен задаток. Можно сказать, что нет ни одной сделки, которая не обеспечивалась бы задатком. Тем не менее, закон определяет судьбу данного задатка только по некоторым сделкам, — между частными лицами по сделкам запродажи недвижимых имений, при продаже различного рода имуществ с публичных торгов. О судьбе задатка, коим обеспечиваются другие договоры, нигде ничего не сказано, и судебная практика очень долгое время не знала, на чем следует остановиться при разрешении споров о задатке, когда договор нарушается лицом, давшим задаток. Сам правительствующий сенат разрешал эти дела различно, пока не остановился на подробном рассмотрении этого вопроса. В решении 1888 г. № 33 он, руководствуясь 9 ст. уст. гр. суд., пришел к тому заключению, что судьба задатка, даваемого в обеспечение договоров купли и продажи движимости, а в решении 1892 г. № 40 и при всех других договорах, должна определяться по общему духу законов и согласно установившемуся народному воззрению, а именно: если от исполнения договора отказывается контрагент, давший задаток, то он теряет его безвозвратно. Таким разрешением этого вопроса сенат восполнил оказавшийся в законодательстве пробел, но и тут этим не создал нового закона, а вывел его из общего духа нашего законодательства.
Противоречие в законах.XVI. Противоречием в законах признается существование двух законов, различно разрешающих один и тот же вопрос. Так: по 2 пр. к 1708 ст. т. X ч. 1 по прод. 1876 г., — «договоры оброчные и арендные, заключенные владельцем имения до описи оного, сохраняют свою силу до назначенного в них срока; но если прежде истечения сего срока состоится публичная продажа, то действие договоров продолжается до срока, в них означенного, в том только случае, когда договоры заключены были до наложения запрещения на имение». По силе же 1099 и 1100 ст. уст. гр. суд. «договоры по имению, заключенные должником до получения повестки, об обращении взыскания на недвижимое имение, сохраняют свою силу до назначенного в них срока; договоры же, заключенные ответчиком после получения повестки об исполнении, могут быть уничтожены судом, если эти договоры клонятся ко вреду взыскателя или покупщика имения». Таким образом, по первому из этих правил, всякий договор, заключенный после наложения запрещения на имение, признается недействительным без всякого отношения к тому, клонится он ко вреду приобретателя имения, или не клонится; по второму — он может быть признан недействительным лишь при наличности двух условий — чтобы он был заключен после получения ответчиком, повестки об обращении взыскания на имение, и чтобы он клонился ко вреду покупщика или взыскателя. Противоречие очевидное. Которым же из этих законов суд должен руководствоваться в тех случаях, когда владелец имения заключает договор по имению, на которое наложено запрещение в обеспечение долга по закладной или в обеспечение только предъявленного иска о всяком другом долге, и которое затем будет продано с публичного торга, если до заключения этого договора присужденное взыскание не было еще обращено на имение и договор этот нисколько не обесценивает имения? По общему правилу, изображенному в 72 ст. зак. основн., суд должен, руководствоваться позднейшим законом. А так как, примечание к 1708 ст. т. X ч. 1 появилось в своде только в 1876 г., а устав гр. суд. в 1864 г., то и казалось бы, что правила устава потеряли свою силу. Но тогда, почему об этом нигде ничего не сказано, почему они продолжают занимать прежнее место? Это с одной стороны, а с другой — чем вызвано появление означенного примечания? Обращаясь к разрешению этого последнего вопроса, находим, что закон, помещенный в примеч. по 1708 г. издан не в 1876 г., а еще в 1849 г. (п. с. з. № 23405) и до 1876 г. он был в своде, но не в 1-й, а во 2-й ч. т. X (ст. 2033 и 2034), среди законов о судопроизводстве гражданском, откуда они, при новом издании этой 2-й ч., только перенесены в первую. Перенесение же закона в кодификационном порядке с одного места на другое не изменяет ни цели, ни назначения, но характер закона по существу (79 № 359; 80 №№ 142, 252; 81 №№ 40, 98 и др.). Посему, этот закон, имевший значение при действии прежних правил гражданского процесса и утративший свою силу с изданием устава 1864 г., должен быть применяем лишь в тех местностях, где последний не введен еще в действие (ныне нигде) и ни в каком случае не там, где действуют новые суды (ст. 80 № 200).
Общий вывод.XVII. Из приведенных примеров явствует, что правительствующий сенат, в деле толкования законов, не пренебрегает ни одним приемом, выработанным теорией и рекомендуемым наукою. Он принимает во внимание место, занимаемое законом (пр. а); грамматическое его построение (пр. г); этимологическое происхождение употребленных в нем слов (пр. д); источники из коих заимствован интерпретируемый закон (пр. б, в, з, і) постановления других законов, относящихся к тому же предмету (пр. — б, в, ж, з, к, л); обычное право (пр. м); допускает аналогию (пр. и, i) и пр., но этим не создает своих законов а постоянно стремится к разъяснению истинного разума закона и установлению такового согласно общего смысла действующего законодательства, причем преподает следующие общие правила:
Каждый спор о праве гражданском суд должен разрешить силою того закона, коим то право определено и ограждено (79 № 397; 80 № 204; 81 № 52 и мн. др.). Посему, при разрешении каждого дела суд обязан установить, силою какого закона определено и ограждено право, подвергшееся спору; это его прямая обязанность, нисколько не ограниченная волею сторон, указание коих на тот закон, который по их мнению, должен быть положен в основу решения их спора, для него не может иметь обязательной силы (76 № 324; 78 № 265; 79 № 397; 80 № 193; 81 № 129 и мн. др.); он даже не обязан входить в поверку правильности этих указаний и прописывать в своем решении те соображения, по которым он отверг то или другое подобное указание (те же решения).
Установив, каким законом должен быть разрешен предлежащий спор, суд должен применить этот закон по точному его разуму, коль скоро по изложению своему он представляется вполне ясным и не возбуждающим никакого сомнения в отношении истинности своего смысла, отнюдь не изъясняя его в таком смысле, которого он не имеет, и ни под каким видом не вправе входить в критику закона, находить, что он несправедлив, не удобен на практике, не достигает той цели, которую имел в виду законодатель, не согласен с тем источником, из которого он заимствован, и на основании этих соображений заменять этот закон другим, лучшим по его мнению (79 №№ 3, 16; 80 № 107; 81 № 79).
Только при действительной неясности или неполноте данного закона, суд вправе обратиться к его толкованию, дабы, на основании общего смысла законов, установить его точный разум (77 № 168; 79 №№ 3, 16, 381; 80 № 107, 109; 81 № 79). При этом, суд, вправе выяснить, какую цель имел законодатель, издавая этот закон (79 №№ 76, 384; 80 №№ 109, 182, 200; 81 № 191 и др.), для чего может принимать в соображение и историческое происхождение закона, источники, из коих он заимствован (80 №№ 97, 200, 252; 81 №№46,49, и др.); общие начала права (69 № 1292); место, занимаемое им в общей системе свода (79 № 359; 80 М 97); народное воззрение или обычай (76 № 432; 88 № 33); постановления других законов, коими определяются правовые отношения наиболее сходные с предметом спора (71 № 532; 75 № 641; 77 №№ 121, 342; 80 №№ 97, 186, 206 и др.).
В случае недостатка закона, суд вправе руководствоваться законами, близко подходящими к данному случаю, т. е. применять закон по аналогии (те же решения), не стесняясь местом, которое занимает аналогичный закон в общей системе законодательства, и на этом основании разрешить вопросы, относящиеся к гражданскому процессу, но не предусматриваемые уставом гражданского судопроизводства, постановлениями устава уголовного судопроизводства (68 № 113; 78 № 270; 79 № 274). В случае противоречия в законах суд должен руководствоваться тем из них, который ближе подходить к данному случаю, а при равенстве их значения — тем, который издан позднее (80 № 200).
Но во всех этих случаях суд не должен упускать из виду, что он не вправе создавать своих законов даже и тогда, когда закон безусловно не дает ответа на возникший вопрос, а непременно должен вывести этот ответ из общего смысла законов, стремясь к тому, чтобы он соответствовал и данному частному случаю и общему духу нашего законодательства (80 № 182).
Особенно указывается на то, что никакой исключительный закон не терпит распространительного толкования: каждое исключение из общего правила должно иметь применение только к тем случаям, которые им предусматриваются, и ни в каком случае не могут быть применяемы к другим, хотя бы и аналогичными, случаям с указанным в данном исключении (69 № 980; 71 № 593; 72 №№ 841, 1215; 73 № 1726; 74 № 492; 75 № 542; 76 №№ 225, 437; 77 № 156; 79 №№ 83, 324; 80 №№ 25, 86; 81 №№ 3, 30, 50, 52; 88 № 79; 92 № 80; 97 № 68; 901 № 103; 902 №№ 2, 98 и мн. др.; резкое отступление от этого правила допущено самим сенатом в реш. 93 № 2).
С другой же стороны, раз закон делает исключение из общего правила, последнее не может быть применяемо к случаю, предусматриваемому исключением. На этом основании, законы специальные исключают применение законов общих (74 №№ 410, 597; 75 №№ 541, 946; 79 № 165; 81 №№ 6, 142 и др.).
Участие сторон в деле толкования законов.XVIII. Выяснение истинного смысла закона есть прямая обязанность суда, который, как сказано выше, имеет право не только отвергнуть указание стороны на необходимость применения такого-то закона к данному делу, но и не обязан отдавать отчет в том, почему он не принимает сделанного ему указания. Тем более он вправе не согласиться с толкованием, предлагаемым ему тем или другим из тяжущихся. Закон на него возлагает эту обязанность, и он ответствен пред законом за неправильное исполнение этой обязанности, следовательно, он не должен быть связываем чужими мнениями. Но следует ли из этого, что стороны вовсе лишены права принимать какое-либо участие в этом деле? Ответ на этот вопрос должен быть дан безусловно в отрицательном смысле. Установление того, что данный закон должен быть понимаем в таком-то смысле, а не ином, есть результат субъективных соображений судьи, обусловливаемый и его знанием, и его опытностью и другими личными качествами, которые могут быть и не быть у судьи, почему его толкование может быть и ошибочно, а следовательно, ни в каком случае но может быть признаваемо настолько непогрешимым, чтобы тяжущиеся обязаны были безропотно подчиняться ему и не иметь права протеста. Если в тех случаях, когда суд применяет закон по его буквальному смыслу, ни в чем не отступая от его словесного содержания, неуместно обвинять суд в том, что он не отступил от буквы закона и не придал ему того смысла, которого он, очевидно, не имеет, то в тех случаях, когда сам суд сомневается в том, какой смысл должен иметь данный закон, и каждой из сторон не может быть не предоставлено право иметь сомнение в правильности сделанного судом вывода. Бесспорно поэтому, что каждая из сторон всегда вправе критически отнестись к сделанному судом выводу и указать высшей инстанции, в чем именно заключается ошибка суда и в каком смысле, по ее мнению, следовало бы истолковать данный закон. Скажем более: в тех случаях, когда лицо тяжущегося на суде представляет его поверенный, на последнем лежит безусловная обязанность обжаловать неправильную, по его мнению, интерпретацию закона, если этим нарушаются интересы его доверители. Тем более он должен делать это тогда, когда две инстанции изъясняют различно одно и то же правило; не сделав этого, т. е. не доведши дела до конца, поверенный не исполнить своей обязанности и нравственно будет виновен в проигрыше дела. В нашей практике был такой случай: когда воспоследовал закон 10 апреля 1895 года, силою которого земли в уездах, переходящие безмездно к прямым наследникам владельца, освобождаются от пошлины, наследники одного обширного имения обжаловали постановление казенной палаты, начислившей на них около 10 т. р. пошлины за переход к ним этого имения, ссылаясь на то, что наследство открылось до издания нового закона. В жалобе поверенного просителей обстоятельно было указано на то, что законом 10 апреля 1895 г. отменен прежний закон (т. 1, ст. 154 уст. о пошл.), а потому этот последний закон, как не существующий более, не должен иметь применения. Окружной суд согласился с этим указанием и отменил постановление казенной палаты, но судебная палата рассудила иначе. Она нашла, что «никакой закон не имеет обратного действия», а потому и закон 10 апреля 1895 г. не может иметь применения к случаям, имевшим место до его издания. Этому решению поверенный подчинился и доверители его внесли начисленную на них пошлину. Между тем, последовало разъяснение общего собрания сената (96 № 17), в котором почти дословно повторена мысль поверенного, выраженная в его жалобе на постановление казенной палаты и в объяснении на жалобу последней в судебную палату.
Обратный случай такой: поверенный истицы ссылался на местный обычай; мировой судья не принял этой ссылки на том основании, что по смыслу 130 ст. уст. гр. суд., руководствоваться или не руководствоваться обычаем предоставлено усмотрению суда; жалобу поверенного съезд оставил без уважения, находя, что по разъяснениям правительствующего сената в решении 67 г. № 17 (это разъяснение было повторено в р. 69 №№ 75, 243; 71 № 290), ст. 130 имеет именно тот смысл, который придан ей мировым судьей. Поверенный, однако, не подчинился и этому, подал кассационную жалобу, в которой обстоятельно опровергал мнение съезда (в сущности сената), доказывая, что закон, изображенный в 130 ст. не может иметь того смысла, что применение или неприменение к делу обычая зависит от произвола суда: раз закон дозволяет руководствоваться обычаем, последний должен заменить закон, если сторона требует этого. Этот взгляд вполне разделил правительствующий сенат и в отмену своей прежней практики разъяснил, что «местный обычай в указанных в 130 ст. случаях заменяет собою закон; следовательно, применение его в тех случаях, в коих оно дозволено законом, столь же обязательно для мирового судьи, как и применение самого закона» (78 № 225).
Заметим теперь, что это не единственный случай, свидетельствующий о том, что толкование законов тяжущимся сделано более правильно, чем судом. В сборниках кассационных решений можно указать множество примеров тому, что благодаря умелому настоянию тяжущихся, признаются неправильными все прежние толкования того или другого закона и в конце концов устанавливается действительный смысл его.
Если же это так, то то обстоятельство, что для суда не обязательно указание сторон на тот закон, который, по их мнению, должен быть применен к данному случаю, что не обязательна и критика предложенного толкования, не должно иметь никакого значения, — каждая из сторон имеет безусловное право предлагать свое толкование и критиковать сделанное судом, а потому стороны ни под каким видом не должны быть стесняемы в праве представить объяснение тому, как, по их мнению должен быть изъяснен тот или другой закон. Пусть суд не соглашается с их мнением; пусть он оставляет его без разбора, но выслушать представляемое мнение он всегда обязан, ибо таким путем сомнительный вопрос может быть освещен с такой стороны, на которую сам суд почему-либо не обратил бы никакого внимания и не обсудил бы дело всесторонне, с необходимою для того полнотою. В таком праве сторон должно усматривать не что иное, как громадную помощь суду в самом великом его деле, — в деле выяснения истинного разума закона.