Немцы, другие иностранцы и пришлые люди в Саратове (Духовников)/1893 (ДО)

Нѣмцы, другiе иностранцы и пришлые люди в Саратовѣ
авторъ Ф. В. Духовниковъ

Изъ сборника «Саратовский край». Опубл.: 1893. Источникъ: Саратовский край. Исторические очерки, воспоминания, материалы. — Саратов: Паровая скоропечатня Губернского Правления, 1893. — С. 237—264. Индекс в Викитеке

Оглавление

Глава I.

Глава II.

Глава III.

Глава IV.

Глава V.

Глава VI.

Глава VII.

Глава VIII.

Примечания.

НѢМЦЫ, ДРУГІЕ ИНОСТРАНЦЫ И ПРИШЛЫЕ ЛЮДИ ВЪ САРАТОВѢ.

I.

Когда Императрица Екатерина II манифестомъ 1763 г. приглашала иностранцевъ „праздношатающихся“ переселиться въ Россію „для заселенія и обитанія рода человѣческаго наивыгоднѣйшихъ и полезнѣйшихъ мѣстъ“, — нѣмцы въ Германіи, по случаю извѣстной семилѣтней войны, находились въ бѣдственномъ положенiи: постоянныя войны и пожары до такой степени разорили жителей, что многіе остались безъ крова и средствъ. Нѣмцы поэтому согласились переселиться изъ Германіи въ Россію: кромѣ ихъ, пожелали поселиться въ Россіи нѣкоторые швейцарцы, шведы и французы. Преимущественно, то была голытьба, народъ безнравственный, негодный, что впослѣдствіи отразилось весьма печально на благосостояніи колоніи. Вотъ что разсказываетъ о первой жизни иностранцевъ въ Россіи академикъ Фалькъ, посѣтившій Саратовъ осенью 1769 и собравшій свѣдѣнія объ иностранцахъ на мѣстѣ. „Они были привезены на счетъ казны моремъ въ С.-Петербургъ, и потомъ нетолько отправлены на мѣсто ихъ назначенія на казенный счетъ, но и отведены еще были имъ селенія, луга, лѣса и данъ рабочій скотъ, необходимая утварь и провіантъ на нѣсколько лѣтъ. Подати съ ихъ земель должны они платить уже по прошествіи 10 лѣтъ. Число колонистовъ съ женами и дѣтьми простиралось до 10000 душъ. Таковыхъ колонистовъ было поселено въ трехъ деревняхъ близъ С.-Петербурга, нѣсколько на Дону и другихъ мѣстахъ, а прочіе всѣ отправлены въ Саратовскую губернію. Въ Саратовѣ находился попечительный комитетъ для колонистовъ^[1]. Оный имѣлъ у города 16 большихъ казармъ, въ которыхъ жили они до построенія деревень, и въ коихъ жило нынѣ (въ 1769 г.) 80 разорившихся семействъ, кои въ наказаніе за худое хозяйство принуждены были работать на кирпичныхъ заводахъ. Здѣсь такимъ образомъ появились 104 деревни (колоніи): 60 стоятъ на лѣвомъ берегу Волги, отъ большаго Иргиза до Еруслана, по берегу Волги и степнымъ рѣчкамъ Караману и Еруслану; прочія же всѣ — на правомъ берегу, частію въ сторонѣ, при Медвѣдицѣ, Иловлѣ и ихъ рѣчкахъ. Колонисты набраны изъ разныхъ званій, изъ крестьянъ, ремесленниковъ, купцовъ, фабрикантовъ, художниковъ и даже ученыхъ, нѣкоторые съ отличными способностями, но большая часть лѣнивыхъ и шалуновъ. По плану всѣ должны заниматься земледѣліемъ, но парикмахеры, цирульники, фабриканты и другіе не радятъ объ ономъ, и потому ихъ земли не плодоносны. Многіе колонисты суть хорошіе сельскіе хозяева и живутъ богато, другіе, принявшись за ремесла, также живутъ хорошо. Въ Саратовѣ колонисты сѣдельники, живописцы, рѣзчики, золотыхъ дѣлъ мастера, скульпторы, шляпники, ткачи, оружейники и проч. Французская колонія (дома въ которой каменные, а въ прочихъ мазанки) до половины опустѣла, поелику жители ея разсѣялись по губерніи учить дѣтей или присматривать за ними. Многіе же совершенно разорились“. (Пол ное собраніе ученыхъ путешествій по Россіи, т. VI Записки академика Фалька, стр. 112−114).

Хлѣбопашество, которымъ должны были заниматься колонисты, не давало имъ хлѣба даже на ихъ прокормленіе, поэтому они долго кормились на казенный счетъ. Такъ, въ іюнѣ и іюлѣ мѣсяцахъ 1774 г. крейсъ-коммисаръ Вильгеми закупилъ въ Симбирскѣ для колоній 7000 четвертей ржи. платя за четверть, вѣроятно. 1 р. 70 к. (Сочиненія Державина, т. VIII, стр. 145 и 146).

Хлѣбъ для колонистовъ хранился въ Саратовѣ въ амбарахъ, которые были на нынѣшней Соляной площади. Отсюда хлѣбъ развозился по всѣмъ колоніямъ. Во время пугачевскаго бунта хлѣбъ изъ этихъ амбаровъ расхищенъ былъ и пугачевцами и жителями Саратова.

Неуспѣли нѣмцы какъ слѣдуетъ обжиться въ Саратовѣ, какъ на нихъ послышались жалобы. Во 2 пунктѣ наказа, даннаго депутату г. Саратова Матвѣю Смирнову въ Екатерининскую коммиссію для составленія новаго уложенія въ 1767 г., черносошные крестьяне жаловались что «они претерпѣваютъ стѣсненія отъ поселенныхъ въ сихъ мѣстахъ иностранныхъ колонистовъ, которые, построивъ близъ Саратова хутора, развели яблоновые сады на самыхъ лучшихъ мѣстахъ и завладѣли городскимъ пастбищемъ». На это депутатъ канцеляріи опекунства иностранныхъ стат. сов. статсъ-секретарь Григ. Вас. Козицкій возражалъ, что канцеляріи этого учрежденія извѣстно объ одномъ только иностранцѣ, который имѣетъ тамъ хуторъ и тотъ имъ купленъ отъ тамошняго жителя завѣдомо, яблонныхъ же деревьевъ никто изъ новыхъ поселенцевъ тамъ не разводилъ, а для выгонныхъ скотскихъ полей въ тѣхъ мѣстахъ отведено земли весьма достаточно. (Историческ. свѣдѣнія о Екатерининской колоши, Полѣнова, т. I, стр. 113 и 116). Но черносошные крестьяне, не имѣя вѣскихъ данныхъ, едва-ли могли бы приносить жалобы на колонистовъ, находившихся подъ особымъ покровительствомъ Императрицы Екатерины. Кто изъ колонистовъ и гдѣ захватилъ самовольно у города землю, нѣтъ свѣдѣніи: извѣстно только, что Пугачевъ, подступая къ Саратову, остановился въ трехъ верстахъ отъ города, у зимовья колониста [П]илисова.

Малочисленное нѣмецкое общество въ первые годы жительства своего въ Саратовѣ, по словамъ саратовскихъ старожиловъ А. К. Штафа, С. X. Таллера и В. М. Ниденталя, не могло имѣть ни церквей, ни священниковъ, но для богослуженія былъ построенъ молитвенный домъ на отведенномъ для лютеранъ и католиковъ мѣстѣ (теперь дворовыя мѣста Очкина и католической церкви). Когда же изъ колоній пріѣзжалъ въ Саратовъ католическій натеръ или лютеранскій пасторъ, поочередно отправлявшіе богослуженіе въ молитвенномъ домѣ, то сторожъ зазывалъ нѣмцевъ всѣхъ вѣроисповѣданій въ молитвенный домъ, и не смотря на религіозную рознь, лютеране и католики молились вмѣстѣ: чужая сторона сплотила вѣроисповѣданія, доселѣ враждебныя. Даже къ концу прошлаго столѣтія нѣмцевъ жило въ Саратовѣ мало: въ 1796 г. ихъ было тамъ только 137 человѣкъ, изъ коихъ мужчинъ 77 и женщинъ 60 (Труды Сарат. Уч. Арх. Ком., т. II, вып. 1, стр. 183); при этомъ лютеранъ было больше, чѣмъ католиковъ. Лютеране, какъ болѣе многочисленные, начали строить въ 1790 г. церковь, которая и возведена была въ 1793 г. на томъ мѣстѣ, гдѣ и теперь стоитъ лютеранская церковь: отведенная же имъ земля для постройки церкви продана частному лицу. Лютеранская церковь, по предположенію А. К. Штафа. была сначала безъ хоръ, которые придѣланы были впослѣдствіи, съ увеличеніемъ лютеранъ въ Саратовѣ, точно также и колокольня пристроена къ церкви послѣ.

Католики построили для себя въ 1805 г. деревянную церковь, которая существовала до восьмидесятыхъ годовъ. Бъ началѣ нынѣшняго столѣтія при обѣихъ церквахъ иностранныхъ вѣроисповѣданій появились и школы для нѣмцевъ, а одинъ пасторъ открылъ даже гимназію, которая, впрочемъ, существовала недолго. Нѣмцы сначала жили на „горахъ“, между церквами Преображенія и Духосошествія, которой тогда еще не было; тамъ же были и въѣзжіе (постоялые) дворы для колонистовъ, пріѣзжавшихъ въ Саратовъ по своимъ надобностямъ. Нѣсколько нѣмецкихъ семействъ и до сихъ поръ тамъ живутъ. Потомъ для нѣмцевъ отведены были мѣста тамъ, гдѣ теперь первый кварталъ Нѣмецкой улицы между Никольской и Александровской. Согласно распоряженію правительства, которое при постройкѣ домовъ рекомендовало поощрятъ „брать мѣста сколько можно обширнѣе и неменѣе 11 саженъ на улицу, чтобы не былъ стѣсненъ воздухъ и безопасно было на случай пожара, а также заводить хотя маленькіе сады около домовъ“, каждому нѣмецкому семейству отрѣзано было земли до 15 саженъ ширины, т.-е. по улицѣ, и 40 саженъ длины, т.-е. во дворъ; при каждомъ домѣ нѣмцы завели сады, которые существуютъ и теперь.

Новый поселокъ, какъ находившійся вдали отъ города, назывался долгое время Нѣмецкой слободкой, каковое названіе было за нимъ даже во второмъ десятилѣтіи нынѣшняго столѣтія. Такъ6 Скопинъ въ своемъ „Дневникѣ“ подъ 17 іюня 1814 г. говоритъ: „былъ пожаръ въ нѣмецкой слободкѣ, въ Саратовѣ. Сгорѣло два двора“. Когда контора иностранныхъ поселенцевъ, находившаяся на Михаило-Архангельской площади, на томъ мѣстѣ, гдѣ теперь учебно-заработный домъ, въ 1800 г. сгорѣла, то ее, по словамъ С. Х. Талера, построили на нынѣшней Соборной площади (теперь домъ контрольной палаты). Тогда другихъ построекъ на этой площади почти не было.

Кромѣ Нѣмецкой улицы, колонисты жили и въ другихъ частяхъ города, между прочимъ и на Московской улицѣ, между Михаило-Архангельскою площадью и Верхнимъ базаромъ. Тамъ въ 1800 г. колонистъ Штафъ, предокъ А. К., купилъ у саратовскаго мѣщанина Плотникова домъ, въ которомъ устроилъ въѣзжій дворъ для колонистовъ; въ томъ же кварталѣ жилъ колонистъ Кейзеръ. Нѣмецъ Линдегренъ, переселившійся изъ Воронежа, открылъ на Московской ул. въ д. Акимова, въ 1807 г. первую частную аптеку въ Саратовѣ.

II.

Отмѣчу и другіе главные извѣстные факты изъ жизни нѣмцевъ въ Саратовѣ. Въ 1818 г. признано было полезнымъ для жителей Россіи евангелическаго исповѣданія, пользовавшагося одинаковыми правами съ другими иностранными вѣроисповѣданіями, учредить санъ епископа и высшую консисторію, а для церквей и школъ 73 евангелическихъ колоти Саратовской губ. образовать провинціальную консисторію. Свѣтскимъ предсѣдателемъ послѣдней назначенъ былъ с. с Рейнгольмъ, а духовнымъ въ званіи суперъ-интендента — Игнатіи Феслеръ, авторъ книги: „Исторія Венгріи“, личность, пользовавшаяся европейскою извѣстностію^[2] *). Онъ соединялъ въ себѣ протестанство съ іезуитскими привычками и массонствомъ, скептицизмъ—съ схоластическими предразсудками.

Вызванный въ 1810 г. въ Россію для занятія каѳедры философіи въ с.-пб. духовной семинаріи, онъ вскорѣ долженъ былъ оставить эту должность. Когда кол. сов. К. В. Злобинъ, сынъ извѣстнаго В. А. Злобина, открылъ въ г. Вольскѣ частное учебное заведеніе, то во главѣ его былъ поставленъ Феслеръ.

Иначе разсказываетъ о переѣздѣ Феслера въ Вольскъ біографъ И. М. Губера А. Г. Тихменевъ. Правительство, поощряя благотворительную дѣятельность В. А. Злобина, чтобы дать ей болѣе разумное направленіе, съ удовольствіемъ отправило туда Феслера для содѣйствія цѣлямъ богатаго купца. (Сочиненія Э. И. Губера, т. III, стр. 234). Но торговыя дѣла Злобиныхъ пошатнулись, и К. В., содержавшій на свой счетъ въ пансіонѣ учителей и отчасти учениковъ около 20 человѣкъ (Дневникъ Скопина, стр. 471), былъ принужденъ чрезъ два года послѣ основанiя закрыть учебное заведеніе, которое не могло существовать на свои средства, въ средѣ, не сознававшей необходимости образованія, и потому Феслеръ опять остался безъ должности, переѣхавши 25 февраля 1813 г. въ Саратовъ. Въ лютеранскихъ приходахъ Сарат. края, находившихся до сего времени безъ всякаго надзора, онъ замѣтилъ много безпорядковъ. Колонисты, по словамъ Фадѣева, до такой степени были избалованы и испорчены нравственно, что по представленію сенатора Габлица, императоръ приказалъ въ 1803 г. учредить восемь смирительныхъ домовъ, существовавшихъ довольно продолжительное время. (Рус. Архивъ 1891 г., книга 4, стр. 483). Не отличалось нравственными качествами и лютеранское духовенство. Фрюгауеръ, пасторъ колоніи Лѣсной Карамышъ, велъ порочную жизнь; но болѣе всего надѣлало шума дѣло саратовскаго пастора Карла Лиммера. Онъ сперва былъ домашнимъ учителемъ въ Лифляндіи, потомъ евангелическимъ проповѣдникомъ въ Полтавѣ и, наконецъ, въ 1818 г. получилъ должность пастора въ Саратовѣ. Онъ отличался хвастливостью, невоздержностью въ выраженіяхъ и отзывахъ не только о частныхъ дѣлахъ и лицахъ, но и о предметахъ церковнаго и политическаго характера. Все это лежало въ основѣ нѣкоторыхъ обвиненій, возбужденныхъ противъ него съ разныхъ сторонъ. Коммиссіи, разсматривавшія дѣйствія обоихъ пасторовъ, нашли обвиненія противъ пасторовъ справедливыми, и они были лишены своихъ должностей. Это возстановило ихъ противъ Феслера, бывшаго въ коммиссіи дѣятельнымъ лицомъ. Лиммеръ напечаталъ за границей рѣзкій памфлетъ, наполненный всякаго рода обвиненіями противъ саратов. суперъ-интендента; между прочимъ Лиммеръ обвинялъ его въ іезуитскихъ стремленіяхъ въ ущербъ протестантизма (Губеръ, т. III. стр. 235). Обвиненія Лиммера были такого свойства, что молчать было нельзя и Феслеръ съ своей стороны обнародовалъ не только документальное изложеніе всего дѣла, но и сильныя возраженія противъ книги Лиммера. Дѣло Лиммера, тянувшееся около двухъ лѣтъ, возбудило обширную переписку и привлекло къ допросу множество лицъ.

Феслеръ несомнѣнно заботился о проведеніи своихъ мистическихъ взглядовъ въ Саратовскомъ краѣ. Такъ А. Г. Тихменевъ по поводу смерти В. А. Злобина говоритъ о вліяніи Феслера слѣдующее: Феслеръ напутствовалъ старика мистическими образами, которые сдѣлали его предъ смертью задумчивымъ и унылымъ. Вліяніе ученаго мистика (тамъ-же, стр. 235), на поэта Губера, который подчинялся его совѣтамъ, было сильное. Мрачное расположеніе мистическаго свойства, по словамъ Тихменева, Губеръ привезъ съ собою въ Петербургъ изъ Саратова. Въ 1826 г. Феслеръ былъ отозванъ изъ Саратова въ С.-Петербургъ.

Жилъ въ Саратовѣ и другой ученый Мартинъ Готфридъ Германъ (р. 1754 г. † декабрь 1822 г.), первый изъ приглашенныхъ въ казанскій университетъ иностранныхъ ученыхъ, излагавшій на латинскомъ языкѣ, непонятномъ для студентовъ, лекціи по римской литературѣ и римскимъ древностямъ^[3]. Уволенный послѣ ревизіи Магницкаго 14 іюня 1819 г. „по старости лѣтъ“ (за 60 лѣтъ), обремененный долгами вслѣдствіе, вѣроятно, семейныхъ неурядицъ, такъ что онъ получалъ только ¾ жалованья, Германъ по выходѣ въ отставку перебрался было въ Петербургъ, чтобы занять тамъ мѣсто, но неудачно, а въ январѣ 1821 г. былъ опредѣленъ пасторомъ по вѣдомству саратовской евангелической конторы. По высочайшему повелѣнiю онъ былъ тогда переименованъ изъ статскихъ въ консисторіальные совѣтники, причемъ дано было соизволеніе оставить за нимъ по смерть и получаемый имъ пенсіонъ (1000 р.), перешедшій послѣ къ его вдовѣ. Какъ устроился Германъ въ Саратовѣ я вышелъ ли онъ изъ нужды, сильно тяготѣвшей надъ нимъ въ Казани, у насъ нѣтъ свѣдѣній.

Въ началѣ 1823 г. переведенъ былъ изъ колоніи Усть-Залихи въ Саратовъ въ званіи пастора и ассесора евангелическо-лютеранской консисторіи И. С. Губеръ, отецъ извѣстнаго поэта Губера; онъ составилъ описаніе холеры, бывшей въ Саратовѣ 1830 г. (Русская Старина, 1878 г., № 8).

Контора иностранныхъ поселенцевъ выдвигала колонистовъ на служебномъ поприщѣ, почему нѣкоторые изъ тщеславія и самолюбія добивались поступить въ нее. Однимъ изъ такихъ типическихъ представителей былъ Грефъ. Онъ получитъ музыкальное образованіе заграницею, куда былъ посланъ на счетъ жителей какой-то колоніи, съ тѣмъ, чтобы прослужить за это извѣстное число лѣтъ органистомъ церкви. Изъ колоніи онъ перешелъ органистомъ въ саратовскую лютеранскую церковь. Въ Саратовѣ онъ сталъ давать уроки музыки на фортепіано дѣтямъ стряпчаго Ступина и Пыпиныхъ, между прочимъ Елизаветѣ Николаевнѣ, вышедшей замужъ за Терсинскаго, который былъ впослѣдствіи контролеромъ св. синода. Грефъ, будучи около 25 лѣтъ, сталъ подготовляться въ университетъ: его тянула туда не наука, а дипломъ, который давалъ возможность пріобрѣсти видное положеніе въ свѣтѣ. Поступивши въ казанскій университетъ, онъ принужденъ былъ чрезъ годъ выйти изъ него по причинѣ душевной болѣзни; но всетаки онъ окончилъ въ университетѣ курсъ. Хотя по окончаніи курса онъ и занялъ должность чиновника въ саратовской конторѣ иностранныхъ поселенцевъ, чего такъ страстно добивался, но, подобно другимъ, онъ мечталъ о Петербургѣ, чтобы оттуда повелѣвать и управлять саратовскою конторою иностранныхъ поселенцевъ и саратовскими колоніями. Особенно возмущало его ничтожное жалованье, получаемое имъ за труды: когда онъ давалъ уроки музыки въ Саратовѣ, то получалъ болѣе 1000 р., въ конторѣ же онъ болѣе работалъ, и то только за 300 р. Это заставляло его призадумываться. Неудовлетворенное тщеславіе довело его до нервнаго разстройства и до сумашествія. Поимка фальшивыхъ монетчиковъ въ колоніи Панцыровкѣ, которые посажены въ острогъ, такъ подѣйствовала на него, что онъ, явясь въ присутствіе, объявилъ себя фальшивымъ монетчикомъ. По освидѣтельствованіи во врачебной управѣ онъ признанъ сумашедшимъ и отправленъ въ домъ умалишенныхъ, гдѣ и умеръ въ буйномъ помѣшательствѣ.

Клаусъ, авторъ книги „Наши колоніи“, сынъ органиста, по окончаніи курса въ саратовской гимназіи, поступилъ въ саратов. контору иностранныхъ поселенцевъ, откуда былъ переведенъ въ Петербургъ, гдѣ дослужился до генеральскаго чина.

Разсказавши нѣсколько эпизодовъ изъ жизни саратовскаго лютеранскаго общества и пропуская нѣкоторые факты, изложенные въ „Лѣтописи событій“ и др.^[4], мнѣ слѣдовало бы коснуться и жизни нѣмцевъ-католиковъ, но за неимѣніемъ данныхъ о жизни этого общества, очень малочисленнаго въ Саратовѣ въ началѣ нынѣшняго столѣтія, я не могу этого сдѣлать. О жизни католиковъ нѣсколько извѣстно мнѣ только съ пятидесятыхъ годовъ, со времени учрежденія въ Саратовѣ католической семинаріи вмѣстѣ съ епископской каѳедрой, которыя открыты были въ Саратовѣ временно, почему и называются „тираспольскими“ по городу Тирасполю, гдѣ предположено было открыть семинарію и епископскую каѳедру. Подробности изъ жизни католическаго общества въ это время изложены въ статьяхъ „Тираспольская римско-католическая семинарія“, Историч. Вѣстникъ: 1889 г., октябрь и въ ст. „Наша свѣтская печать о духовенствѣ“ — „Гражданинъ“ 1884 г., кн. 2. 3 и 4.

III.

Война 1812 г. увеличила число пришлыхъ и иностранцевъ въ Саратовѣ.

Прежде всего въ Саратовскую губернію прибыли жители Москвы и другихъ мѣстъ, бывшихъ въ районѣ военныхъ дѣйствій. Много дворянъ, бѣжавшихъ отъ французской арміи, поселилось, по словамъ М. М. Розанова, протоіерея Воскресенской кладбищенской церкви, на поляхъ въ палаткахъ между Еланью и Баландою и жило тамъ нѣкоторое время. Точно также, спасаясь отъ французской арміи, поселились эти несчастные во многихъ селахъ и городахъ. По донесенію засѣдателя Шенне, отъ 21 января 1813 г., „въ селѣ Лапуховкѣ Вольскаго уѣзда проживаютъ вышедшіе изъ Москвы, по занятіи ея французами, титулярная совѣтница, слѣпой сынъ священника и двое мѣщанъ, которые не имѣя пропитанія, просили о пособіи“. (Труды Саратов. Уч. Арх. Ком., т. II, вып. І. стр. 51). Положеніе такихъ спасавшихся отъ ужасовъ войны было печальное и тяжелое: они нуждались во всемъ: и въ пищѣ, и въ одеждѣ, и въ жилищѣ. При саратовскомъ губернскомъ правленіи учрежденъ былъ комитетъ для призрѣнія людей, выгнанныхъ изъ своихъ мѣстъ непріятелемъ; съ этою же цѣлью въ церквахъ производился кружечный сборъ (Тамъ-же).

Вмѣстѣ съ высылкой въ Саратовъ плѣнныхъ французовъ, въ Саратовѣ въ 1812 г. появилась на жителяхъ болѣзнь, такъ какъ большая часть плѣнныхъ были больные и умирали. Такъ, въ селѣ Синодскомъ, Вольскаго уѣзда, состоявшемъ по послѣдней ревизіи изъ 401 души мужскаго пола и 441 женскаго пола, вскорѣ послѣ прихода плѣнныхъ началась, по донесенію старосты этого села, болѣзнь, отъ которой съ декабря 1812 г. но 9 января 1813 г. умерло 11 человѣкъ, выздоровѣло 41, еще слабыхъ 21 „и нынѣ еще больныхъ 13“. Но свидѣтельству доктора Кербера, болѣзнь была простудная горячка съ желчью (Тамъ-же).

1812 г. 18 ноября въ дневникѣ Скопина читаемъ: „Въ Саратовъ еще прислали плѣнныхъ французовъ. Жалостное ихъ состояніе! не обуты и не одѣты. Гибнутъ чрезвычайно (Стр. 445). Въ декабрѣ того же года Скопинъ пишетъ: „Тѣмъ только и занимаются въ городѣ. что принимаютъ и выгоняютъ плѣнныхъ. Гибель народа страшная (Стр. 456). Въ январѣ 1813 г. Скопинъ замѣчаетъ: „Плѣнные французы гибнутъ, ибо на сихъ дняхъ въ пригнанной партіи явилось (?) 4 человѣка мертвыхъ (Стр. 459).

Пользуясь любезностью француза Савена, я воспроизвожу его разсказъ, относящійся ко времени войны съ французами въ 1812 г.

Французъ Савенъ былъ плѣненъ при переправѣ французской арміи черезъ рѣчку Березину. Онъ переправлялся на понтонѣ № 3; подъ нимъ была убита лошадь; понтонъ потонулъ, и Савенъ кое какъ достигъ до берега, гдѣ и взятъ былъ въ плѣнъ. Морозъ во время отступленія арміи былъ жестокій—около 30°, отчего у Савена обмерзли ноги. Положеніе плѣнныхъ французской арміи было ужасное: куда ихъ ни пригонятъ казаки, вездѣ дома заняты были плѣнными и негдѣ было и согрѣться. Плѣнныхъ, какъ барановъ, загоняли на ночлегъ въ какой-нибудь большой сарай и запирали тамъ. Хотя на содержаніе ихъ отпускалось, но офицеръ, провожавшій партію, пропивалъ деньги и не давалъ плѣннымъ ѣсть, или бросалъ имъ въ сарай черствый хлѣбъ, купленный у мужиковъ. Обращались съ плѣнными дерзко и грубо и провожатые солдаты, и крестьяне. Отъ голода и холода очень много плѣнныхъ умерло дорогою.

Скопинъ нѣсколько яснѣе выставляетъ отношеніе русскихъ къ плѣннымъ: „Воины Наполеона, говоритъ онъ въ Дневникѣ подъ 1812 г., берутся въ плѣнъ и, по непривычкѣ къ климату, умираютъ сотнями. Къ сему ихъ губитъ и ожесточеніе русскихъ, кои при перегонѣ ихъ изъ одной губерніи въ другую не пускаютъ ихъ даже обогрѣться въ избахъ, и загоняютъ въ овчарни, гдѣ они и умираютъ по 20 и болѣе человѣкъ“ (Стр. 458).

Бѣдственное положеніе плѣнныхъ увеличивалось и отъ незнанія ими русскаго языка, и отъ неумѣнія объясняться съ русскими. Съ какою радостію плѣнные встрѣчали русскихъ, знавшихъ французскій языкъ! Не вынося морозовъ и неимѣя ни пищи, ни теплой одежды, плѣнные просили русскихъ, какъ милости, взять ихъ къ себѣ на услуженіе и даже закабалить, чѣмъ оставить идти дальше.

По словамъ старожиловъ, помѣщикъ села Аблязовки, Кузнецкаго уѣзда, оставилъ у себя много плѣнныхъ изъ одной партіи, и по ихъ просьбѣ, построивъ имъ домики, закрѣпостилъ ихъ къ себѣ.

Савену, какъ капитану и притомъ съ отмороженными ногами, оказано предпочтеніе: его вмѣстѣ съ другими посадили въ сани и накрыли сѣномъ. Такъ въ сѣнѣ онъ доѣхалъ до Саратова. Когда плѣнныхъ пригнали въ Симбирскъ, то тамъ всѣ дома переполнены были военноплѣнными, и ихъ погнали дальше. Проводникъ офицеръ предполагалъ, что они останутся на жительство въ Хвалынскѣ, но они были оставлены тамъ по дѣлу. Офицера, который велъ плѣнныхъ отдали подъ судъ за то, что онъ всю дорогу пьянствовалъ и пропилъ казенныя деньги, выданныя ему какъ на содержаніе плѣнныхъ солдатъ, такъ и на другія надобности. Въ Саратовѣ Савена положили въ Александровскую больницу, въ которой онъ пролежалъ 13 мѣсяцевъ, терпя большія лишенія. Саратовскій губернаторъ А. Д. Панчулидзевъ, этотъ симпатичный и гуманный человѣкъ, оказалъ большую услугу Савену: онъ пригласилъ его учить его дѣтей французскому языку и рисованію. Оставшись въ Саратовѣ, Савенъ въ продолженіе нѣсколькихъ десятковъ лѣтъ былъ учителемъ и воспитателемъ въ аристократическихъ домахъ Саратова; многіе его ученики и до сихъ поръ здравствуютъ, равно и онъ самъ, несмотря на преклонные его годы — болѣе 120 лѣтъ.

Въ числѣ плѣнныхъ были важныя лица, какъ напримѣръ генералъ Сенъ-Жени и принцъ Гогенлоэ, полковникъ виртембергской службы. Въ ноябрѣ 1812 г. присланы были съ плѣнными и женщины.

Сначала саратовцы, а равно и плѣнные другихъ національностей, враждебно относились къ плѣннымъ французамъ. „Привезли въ Саратовъ, говоритъ Скопинъ, — плохой наблюдатель и еще менѣе разсказчикъ, — въ своемъ Дневникѣ подъ 28 октября 1813 г., плѣнныхъ изъ Могилева штабъ и оберъ-офицеровъ до 60 человѣкъ. Они взяты еще прошлаго года. Странно, что всѣ нынѣ гнушаются французовъ. Часть изъ сихъ офицеровъ были баварцы и ганноверцы. Обои сіи просили ихъ отдѣлить отъ французовъ, „ибо де они канальи“. Согласились ихъ всѣхъ оставить въ Саратовѣ, а французовъ выслать въ другіе города, за утѣсненіемъ въ семъ городѣ въ квартирахъ. И дѣйствительно, много городу утѣсненія и въ разсужденіи плѣнныхъ, и рекрутъ, и принимаемыхъ лошадей“ (Стр. 473).

Но подобныя отношенія, особенно привиллегированнаго класса саратовскаго общества, къ военноплѣннымъ продолжались не долго: симпатіи ко всему иностранному и въ частности къ французамъ были слишкомъ велики въ русскомъ обществѣ; кромѣ того французскій языкъ тогда составлялъ основу образованія юношества. Отчасти это обстоятельство, отчасти сожалѣніе къ плѣннымъ были причиною того, что старались облегчить ихъ участь и приглашали ихъ даже къ себѣ на житье.

Французы, особенно красивые, обладавшіе хорошими манерами, приняты были въ домахъ помѣщиковъ, какъ хорошіе гости. Барышни влюблялись въ нихъ и выходили даже замужъ. Указываютъ на француза Риго, который женился на Ахлебениной, богатой помѣщицѣ, владѣвшей имѣніями въ Саратовской и Тамбовской губерніяхъ. Дочь отъ этого брака, Екатерина Петровна, вышла замужъ за капельмейстера Новикова, который иногда игралъ въ театрѣ любимыя имъ роли. Дѣти ихъ всѣ актеры.

Одна барыня пріютила у себя плѣнныхъ офицеровъ и ввела ихъ въ свое общество, желая похвастаться ими предъ своими знакомыми, но такъ какъ у плѣнныхъ и одежда и обувь износились, то барыня сшила имъ на свой счетъ платье и обувь. Но изумленіе и разочарованіе ея французами было полное, когда они, явясь въ новыхъ костюмахъ, держали себя неприлично, имѣли грубыя манеры и говорили всѣ на необщепринятомъ французскомъ языкѣ. Оказалось, всѣ они были провинціальные французскіе крестьяне.

Не смотря на плохой жаргонъ такихъ французовъ, саратовскіе помѣщики держали ихъ у себя пли въ качествѣ учителей и воспитателей, или въ качествѣ дядекъ. Даже въ 1830 и 1840-хъ годахъ нынѣшняго столѣтія много подобныхъ французовъ жило въ домахъ помѣщиковъ. И. И. Введенскій, тогда еще ученикъ саратовской семинаріи, а впослѣдствіи извѣстный писатель и переводчикъ Диккенса, хорошо съ дѣтства владѣвшій французскимъ языкомъ, осмѣивалъ выговоръ такихъ учителей-французовъ, и они не только избѣгали встрѣчи съ нимъ, но даже убѣгали отъ него, опасаясь изобличенія.

Но немногимъ плѣннымъ выпала такая счастливая доля: ихъ было слишкомъ много, чтобы можно было для всѣхъ найти работу въ Саратовѣ и другихъ мѣстахъ. Многіе изъ плѣнныхъ, вскорѣ по прибытіи. для облегченія своей участи пожелали принять русское подданство, другіе изъявили желаніе поступить даже въ русскую службу. (Труды Сар. Уч. Арх. Ком., т. II. вып. I, стр. 52).

Саратовскій губернаторъ, согласно положенію комитета министровъ, „распубликовалъ въ 1813 г., не пожелаетъ ли кто изъ Саратовской губерніи взять къ себѣ для работы плѣнныхъ, знающихъ какое-либо мастерство, а равно и художниковъ“ (Тамъ-же.) На этотъ призывъ откликнулись помѣщики и разобрали плѣнныхъ.

Въ нѣкоторыхъ селахъ Саратовской губерніи дома были построены военноплѣнными и имѣли даже архитектуру той національности, къ которой принадлежали рабочіе; нѣкоторые изъ постороенныхъ плѣнными домовъ и вообще зданій существуютъ и до сихъ поръ, как, напримѣръ, в селѣ Чардымѣ, Петровскаго уѣзда, в имѣніи Аристова и с. Сосновкѣ, Аткарскаго уѣзда, в имѣніи Худяковой. По словамъ Александра Алексѣевича Малькова, много военноплѣнныхъ (тысяч до 10) взялъ для работъ казачій генералъ Поповъ въ свое имѣніе, село Отраду, Царицынскаго уѣзда, находящееся въ шести верстахъ отъ Волги. Въ громаднѣйшемъ оврагѣ (около полторы версты ширины) военноплѣнные устроили для задержанія воды плотину такъ прочно, что она существуетъ и до сихъ поръ; ниже ея, въ оврагѣ сравняли землю для посадки капусты; изъ плотины провели жолоба для поливки к капустникамъ, простиравшимся версты на полторы. Капуста въ этомъ оврагѣ выростала громадная: аршинъ в діаметрѣ. Поповъ зарабатывалъ на ней большія деньги.

Въ Саратовѣ плѣнныхъ тоже заставляли работать. По словамъ А. И. Шахматова, роща Уфимцева и садъ института, принадлежавшіе тогда саратов. губернатору Панчулидзеву, насажены французскими плѣнными; многіе воарги в Саратовѣ засыпаны тоже ими.

Въ 1813 г. изъ военноплѣнных французской арміи отправлены изъ саратова нѣмцы, а съ іюня 1814 г. „стали отправляться въ свое отечество, по словамъ Скопина, и французы въ великомъ множествѣ“.

Но много плѣнных всѣхъ національностей, принявшихъ русское подданство, осталось въ Саратовской губерніи. Ихъ приписали къ государственнымъ крестьянам, причем некоторые приняли даже русскія фамиліи (Протоколъ Собранія Сар. Уч. Арх. Ком. 1887 г. стр. 135); французъ Восушардъ передѣлалъ свою фамилію чтениемъ ея съ конца: Драшусовъ. Почти къ каждой нѣмецкой колоніи причислено по два или по три человѣка изъ военноплѣнныхъ французской арміи, которымъ отвели земли, и они онѣмечились. Помнятъ до сихъ поръ Ройона, сынъ котораго столяръ проживаетъ теперь в Саратовѣ, Иллера въ Косицкой колоніи; Штерля — въ Степной и Кайзера — въ Березовской колоніи; французъ Триколе долгое время былъ смотрителемъ Екатериненштадскаго центральнаго училища.

Большинство плѣнныхъ знало какое-либо ремесло и было умнѣе французовъ, оставшихся у насъ послѣ Севастопольской компаніи, приписанныхъ къ волжскимъ колоніямъ. Но есть много онѣмечившихся французовъ, которые поселились въ нѣмецких колоніяхъ по вызову Императрицы Екатерины II. Семействъ 50, носящихъ фамилию Шевалье и проживающихъ въ волжскихъ колоніяхъ, имѣютъ своимъ родоначальникомъ одного такого выходца.

Остались военноплѣнные и въ Саратовѣ, гдѣ поселились во второмъ и третьемъ кварталѣ Нѣмецкой слободки. Тамъ жили колонисты ремесленники, занимавшіеся производствомъ сарпинки. Складъ жизни колонистовъ болѣе подходилъ къ жизни военноплѣнныхъ, чемъ нравы саратов. купцовъ и мѣщанъ, придерживавшихся раскола и считавшихъ всѣхъ иностранцевъ нехристями. За неимѣниемъ мѣста в Нѣмецкой слободкѣ, военноплѣнные размѣстились и въ другихъ частяхъ города. Изъ военноплѣнныхъ, оставшихся жить в Саратовѣ, большою извѣстностью пользовались: а) учителя Сикаръ и Савенъ, разсказами которыхъ я пользуюсь для настоящаго очерка; и б) ремесленники: столяры К. И. Вамсганцъ, Презендорфъ и И. А. Гагенъ (на Казачьей улицѣ), сапожникъ Фромъ, три нѣмца братья Кохъ, имѣвшіе домъ на Московской улицѣ (теперь домъ Немировскаго), одинъ серебряникъ, другой — ружейный мастеръ и третій — часовщикъ. Итальянецъ Кайро изъ Милана, сынъ котораго носитъ фамилію Каиров, открылъ в Саратовѣ первую лавку курительнаго и нюхательнаго табаку.

IV.

Въ то время въ Саратовѣ ремесленники составляли малочисленный классъ. Такъ въ дѣлѣ объ учрежденіи цеховъ, начавшемся 9 марта 1804 г., въ числѣ настоящихъ цеховыхъ значатся: кузнечнаго мастерства 26, чеботарнаго - 23, шапочнаго - 16, портнаго - 6, мѣднаго - 2, столярнаго - 4, штукатурнаго - 8, плотничнаго - 3, серебряковъ - 3, оловяничнаго - 2, сыромятнаго - 1, кирпичнаго - 3, кожевеннаго - 2, колеснаго - 2, овчиннаго - 1, часовщиковъ - 1, прядильнаго - 1, тулупнаго - 1. (Дѣла сарат. гор. думы № 261, 1804 г. Объ учрежденіи въ городѣ цеховъ.) Поэтому даже ремесленной управы ещё не было: при городском магистратѣ существовало только упрощенное ремесленное управленіе. Переписка объ учрежденіи ремесленной управы началась 22 марта 1822 г., и въ 1824 г. ремесленная управа была открыта. Постройка корпусовъ ремесленной управы произошла въ 1879 году при ремесленномъ головѣ Быковѣ.

Работы саратовскихъ ремесленниковъ были въ то время грубыя, удовлетворявшія только неприхотливому вкусу саратовскаго общества. Дворяне-помѣщики, имѣвшіе своихъ собственныхъ мастеровыхъ,

обученныхъ въ Москвѣ, удовлетворяли свои потребности, болѣе или менѣе изысканныя, домашними средствами. Чтобы развить ремесла, правительство не требовало отъ иностранцевъ, принявшихъ русское подданство. ни подушной подати, ни взноса пошлинъ за производство торговли.

Военноплѣнные, оставшіеся въ Саратовѣ, имѣли, по словамъ старожила сапожника Павла Иванова Барышова, разсказами котораго о саратовской старинѣ я воспользовался, — большое вліяніе на развитіе ремеслъ въ Саратовѣ. Хотя военноплѣнные скрывали и не хотѣли учить русскихъ ремесламъ, но русскіе переняли отъ нихъ многіе улучшенные пріемы производства ремеслъ: одни, живя у нихъ въ качествѣ учениковъ, другіе, самостоятельные хозяева-ремесленники, заимствовали у плѣнныхъ украдкою. „Нѣмцы выучили насъ ремесламъ“, говорили русскіе хозяева мастерскихъ, называя нѣмцами плѣнныхъ всѣхъ національностей: „мы имъ обязаны своимъ образованіемъ“. Такъ, русскіе умѣли шить только прошивные сапоги, но съ поселеніемъ военноплѣнныхъ, по словамъ того же Барышова, научились у нихъ шить и рантовые сапоги. Долгое время иностранные ремесленники считались въ Саратовѣ лучшими мастерами, и потому помѣщики и чиновники отдавали работу только имъ, избѣгая русскихъ. Не одно пристрастіе ко всему иностранному заставляло отдавать предпочтеніе иностранцамъ-ремесленникамъ: этимъ руководило и то, что работа иностранцевъ была и чище и лучше, и болѣе добросовѣстно исполнялась, чѣмъ русскими ремесленниками.

Хотя Нѣмецкая слободка въ 1820-хъ и 1830-хъ годахъ нынѣшняго столѣтія вошла въ составъ города и стала улицею, но она и тогда исключительно было заселена нѣмцами. Въ первомъ кварталѣ Нѣмецкой улицы отъ Соборной площади дома принадлежали большею частью служащимъ при конторѣ иностранныхъ поселенцевъ и при церквахъ католической и лютеранской. Такъ, по словамъ С. X. Талера и Б. М. Ниденталя, владѣльцами домовъ Нѣмецкой улицы въ 1820-хъ, 1830-хъ и 1840-хъ годахъ были слѣдующія лица: а) на солнечной сторонѣ — чиновники конторы иностранныхъ поселенцевъ Нордстремъ (послѣ котораго владѣли этимъ мѣстомъ Алентъ, Карасевъ, Загрековъ, построившій каменный двухъ-этажный домъ и Кузнецовъ, построившій нынѣшній домъ въ началѣ восьмидесятыхъ годовъ), Паулинъ, Михаэлисъ, пасторъ Гроссъ, Келерманъ, Децель, пасторъ Губеръ, Хлейма (теперь Жегина), Дубекъ, отъ котораго домъ перешелъ къ русскому Аѳанасьеву, и генералъ Македонскій, русскій, у котораго купилъ и отдѣлалъ домъ для гостиницы купецъ Барсуковъ; отъ него потомъ пріобрѣлъ его В. В. Гудковъ, который расширилъ его и надстроилъ верхній этажъ. Зейфертъ, пріобрѣвшій этотъ домъ у Гудкова, отдѣлалъ его заново. в) На темной сторонѣ: контора иностранныхъ поселенцевъ, купецъ мучникъ Мейеръ, столяръ Кунъ, докторъ Миллеръ, Кемелеръ (а потомъ Миллеръ), католическая церковь, купецъ Шехтель, Нордстромъ, братъ чиновника, и Ангерманъ. Въ слѣдующихъ двухъ кварталахъ Нѣмецкой улицы поселились военноплѣнные французской арміи, принявшіе русское подданство, ремесленники-колонисты, занимавшіеся производствомъ сарпинки, и пріѣзжіе иностранцы ремесленники, а также служившіе въ конторѣ иностранныхъ поселенцевъ. Такъ, во второмъ кварталѣ Нѣмецкой улицы дома имѣли: а) на солнечной сторонѣ: финляндецъ лудильщикъ Петерсонъ, военноплѣнный Фишеръ, имѣвшій суконное производство (теперь домъ Корнѣева), Баумгартенъ и трактирщикъ Рейхертъ и др.; в) на темной сторонѣ: Гофштадтъ, архитекторъ-итальянецъ Дихпе, Иванъ Христіановичъ Эрфуртъ, военноплѣнный Клюмпъ, управляющій удѣльною конторою Зеренцгаузенъ, Сигаръ и др. Въ третьемъ кварталѣ на солнечной сторонѣ помнятъ одного Вамсганца, военноплѣннаго, столяра. На темной сторонѣ этого квартала жили токарь Вахъ, помощникъ доктора фельдшеръ Декеръ, Рейсбихъ и Презендорфъ, столяръ, колонистъ.

Немногочисленное нѣмецкое общество жило между собой очень дружно и весело. Въ гости нѣмцы ходили поочередно, начиная съ перваго дома по порядку и кончая послѣднимъ, причемъ богатый нѣмецъ принималъ недостаточнаго своего знакомаго такъ же, какъ и богатаго. Предпринимали цѣлымъ обществомъ поѣздки за городъ, въ рощи, въ сады и за Волгу: устраивали въ складчину танцовальные вечера въ частныхъ домахъ и даже открыли клубъ. Во время масляницы они справляли карнавалъ. На четырехсаженныхъ саняхъ, запряженныхъ въ нѣсколько паръ лошадей, они катались по городу сначала до стараго собора, а оттуда до Митрофановской площади и отъ нея на Волгу. Саратовскій губернаторъ князь В. А. Щербатовъ запретилъ подобныя удовольствія. Старожилы-нѣмцы съ удовольствіемъ вспоминаютъ то доброе старое время, когда они жили такъ единодушно и весело, причемъ замѣчаютъ, что такая жизнь болѣе не возобновится и уже относится къ области очень милыхъ преданій.

V.

Хотя выше было сказано о культурномъ значеніи иностранцевъ, плѣнныхъ французской арміи, для Саратовскаго края, но я совершенно умолчалъ о томъ, что сдѣлали для саратовскаго края нѣмцы, вызванные императрицею Екатериною II. Не говоря самъ о культурномъ значеніи колонистовъ для Саратовскаго края^[5], я приведу мнѣніе объ этомъ Як. Дитца, высказанное въ статьѣ: „Изъ прошлаго нѣмецкихъ колоній Саратовской и Самарской губерніи“ (Сарат. Дневн. 1888 г., №№ 47 и 48.). „Въ царствованіе Екатерины, когда эти мѣстности больше всего стали служить пристанищемъ разбойниковъ и когда они грозили сдѣлаться второю сѣчью, былъ изданъ указъ, по которому изъ иностранныхъ державъ вызывались охотники для заселенія этихъ мѣстностей. Хотя нѣмцы и получили отъ казны, кромѣ жилищъ и денежныхъ пособій, пару калмыцкихъ лошадей, корову, русскую соху, борону, топоръ, пилу буравъ, обыкновенную некованую русскую телѣгу и пр., но всѣ эти вещи, отчасти вслѣдствіе предубѣжденія противъ всего русскаго, казалисъ и не прочными и неудобными, почему все было ими передѣлано на свой ладъ. Изъ телѣги нѣмцы сдѣлали двухконную фуру, соху русскую превратили въ свой отечественный плугъ, чему вскорѣ послѣдовали и окружавшіе нѣмцевъ русскіе. Нѣмцы стали извлекать изъ переданной имъ земли всевозможныя выгоды. Кромѣ обильныхъ посѣвовъ пшеницы, ржи и овса, колонисты устроили табачныя плантаціи, изъ которыхъ извлекаютъ и до сихъ поръ громадныя выгоды. Нѣмцы первые привезли съ собою въ Россію картофель, который по немногу сталъ переходить и къ русскимъ крестьянамъ. Впервые же нѣмцы стали строить такъ называемыя голландскія вѣтряныя мельницы. Колонисты Саратовской губерніи имѣли прекрасныя лѣса, что доказываютъ и названія нѣкоторыхъ селъ: Сосновка, Лѣсной Карамышъ; лѣса эти, къ сожалѣнію, скоро были почти истреблены частію для первоначальныхъ построекъ, частію же и для топлива, и были бы истреблены совершенно, если бы не изобрѣтеніе колониста Ришъ изъ Усть-Залихи, Камышинскаго уѣзда, получившаго за это Высочайшую награду. Это изобрѣтеніе такъ называемаго „кизяка“, который нынѣ распространенъ едва-ли не по всей Россіи. Ришъ нашелъ возможнымъ изъ смѣси навоза съ соломой и водой устроить густое тѣсто, которое, разрѣзавъ на куски и высушивъ, можно употребить на топливо. Наконецъ, многими лишеніями и борьбою, во время которой истреблялись не только имущество, но даже цѣлыя колоніи, а жители уводились въ плѣнъ, нѣмецкіе колонисты утвердили за собою лѣвое побережье Волги, такъ горячо оспаривавшееся старинными его хозяевами киргизъ-кайсаками и калмыками“. Вотъ какое значеніе имѣли, по словамъ Як. Дитца, нѣмцы-колонисты для Саратовскаго края.

Но я могу сказать, вопреки увѣренію Дитца, что картофель сталъ засѣваться въ Саратовской губерніи крестьянами, враждебно относившимися къ нѣмцамъ и считавшими картофель чуть ли не „чертовымъ яблокомъ“, въ 40-хъ годахъ нынѣшняго столѣтія по распоряженію правительства, встрѣченному особенно раскольничьимъ населеніемъ очень враждебно. Тогда, по высочайшему повелѣнію, для руководства была издана даже книжка: „Наставленіе о посѣвѣ, уборкѣ, храненіи и употребленіи картофеля“. Лицамъ, отличившимся въ посѣвѣ, картофеля, выдавали денежныя награды. (Труды Сар. Уч. Арх. Ком. 1888 г., стр. 472 и 473. Сарат. Губ. Вѣд. 1843 г.) Въ продолженіи двухъ или трехъ лѣтъ посѣвы картофеля сдѣлались въ нѣкоторыхъ селеніяхъ повсемѣстными и нѣкоторые изъ крестьянъ, наиболѣе упорствовавшихъ, оказались наиболѣе понявшими выгоды и пользу этого нововведенія, встрѣченнаго ими враждебно. (Воспоминаанiя А. М. Фадѣева. Рус. Арх. 1891 г., май).

Точно также увѣреніе Я. Дитца, будто нѣмцы впервые стали строить въ сарат. краѣ голландскія вѣтряныя мельницы, не подтверждается данными. Въ Саратовѣ, напр., вѣтряныя мельницы были задолго до появленія нѣмцевъ-колонистовъ. Такъ, въ началѣ XVIII в. на „горахъ“ была вѣтряная мельница, принадлежавшая мужскому монастырю (Труды Сар. Уч. Арх. Ком. т. III. вып I, стр. 236).

VI.

Кромѣ колонистовъ и военноплѣнныхъ французской арміи, въ Саратовъ стали пріѣзжать иностранцы изъ за-границы. Поселившіеся въ Саратовѣ иностранцы сближались особенно съ нѣмецкимъ обществомъ: этому помогали одинаковость религіи, нравовъ и, у многихъ, языка; кромѣ того они старались найти себѣ квартиры на Нѣмецкой улицѣ еще и потому, чтобы быть, по выраженію Фелинской „подъ крылышкомъ церкви“, и только неимѣніе квартиръ на этой улицѣ вынуждало ихъ селиться въ другихъ частяхъ города Точно также торговля и ремесла вынуждали иностранцевъ жить въ центральной части города, около стараго собора.

Такъ какъ архивы, находящіеся въ сарат. присутственныхъ мѣстахъ не разработаны, то я и не могу сказать, какіе и когда появились впервые въ Саратовѣ значительныя ремесленныя мастерскія и торговыя заведенія. Старожилы помнятъ большія мастерскія, начиная съ сороковыхъ годовъ. Указываютъ, напр., на иностранца портнаго Бломкмиста, который первый открылъ на Московской улицѣ, въ домѣ теперь Чирихина, большую мастерскую, которая отъ него перешла къ Лихтенмейеру, а затѣмъ къ Мейендорфу. Сапожникъ М. Р. Загревскiй сдѣлалъ, по словамъ старожиловъ, „много полезнаго для сапожнаго образованія“; между прочимъ, онъ ввелъ впервые въ Саратовѣ пробочные каблуки, такъ что онъ затмилъ собою русскаго сапожника Солохова, который имѣлъ тоже значительную мастерскую.

Пикеръ, пріѣхавшій изъ-за границы завелъ кондитерскую, которая въ 1830-хъ и 1840-хъ годахъ была одна; но дѣла его шли не слишкомъ хорошо. Жена Пикера, въ подспорье къ заработку мужа давала уроки французскаго языка и, такъ какъ она была единственная учительница французскаго языка, то ее приглашали на расхватъ для занятіи съ дѣтьми, такъ что она, по увѣренію О. И. Молчановой, проводила въ занятіяхъ весь день съ утра до самаго вечера.

Изъ торговыхъ иностранныхъ фирмъ въ Саратовѣ выдавались три брата Шехтеля. Хотя они считались нѣмцами, но не были таковыми, и какого происхожденія они были—неизвѣстно. Магазинъ ихъ, считавшійся въ былое время лучшимъ въ Саратовѣ, поставленъ былъ на иностранную ногу. Въ ихъ магазинѣ можно было найти всевозможные товары: шорные, винные, галантерейные, мануфактурные, золотыя и серебряныя вещи и пр.; издѣлія ихъ ткацкой фабрики тоже продавались въ ихъ магазинѣ. Ткацкая фабрика находилась подъ наблюденіемъ младшаго брата Шехтеля, кончившаго полный курсъ въ с.-петербургскомъ технологическомъ институтѣ. У нихъ былъ и крахмальный заводъ. Кромѣ дома на Московской улицѣ, Шехтеля имѣли дома на Большой-Сергіевской ул., гдѣ занимали цѣлый кварталъ, и на Нѣмецкой. Шехтеля часто публиковали въ „Сарат. Губ. Вѣдомостяхъ“ о товарахъ, которые продавались у нихъ въ магазинѣ. При магазинѣ ихъ была кофейная, которою завѣдывалъ Эрфуртъ. Въ кофейную часто собирались богатые помѣщики, чтобы поиграть въ карты. Игра шла большая, по золотому фишу... Такъ какъ золота въ то время было много въ казначействѣ, то оно ходило въ обращеніи: помѣщики держали золотые въ длинныхъ вязаныхъ кошелькахъ; возили они съ собою также въ кофейную длинныя трубки; папиросъ тогда еще не было. Была въ кофейной Шехтелей любимая въ то время игра въ волчокъ, въ которую играли большею частью чиновники. Шехтеля пользовались большимъ уваженіемъ въ обществѣ и были приняты въ лучшихъ аристократическихъ домахъ. Саратовскій губернаторъ Бибиковъ, любившій нѣмецкое общество, въ которомъ часто проводилъ время, бывалъ и у Шехтелей. Онъ былъ страстный охотникъ покутить^[6] и пожуировать въ дружеской компаніи. Для Бибикова Шехтеля устраивали вечера, катанія на лодкахъ, поѣздки въ сады Громова, Панкратова (теперь городской садъ). Попойки бывали грандіозныя. Душою общества на вечерахъ былъ правитель канцеляріи губернатора Томилинъ, хорошій танцоръ и дирижеръ танцевъ, ловкій и веселый, за что пользовался особеннымъ расположеніемъ губернатора. Моднымъ танцемъ былъ тогда грос-фатеръ, въ которомъ участвовали и молодые, и старые, такъ что въ дворянскомъ собраніи часа два или полтора танцовали этотъ танецъ отъ 150 до 200 паръ. Грос-фатеръ оканчивался „шеномъ“. для котораго Томилинъ придумывалъ новыя фигуры. Шехтеля лишились всего своего состоянія отъ неудачнаго предпріятія: они вздумали добывать въ Сибири золото, почему одинъ изъ братьевъ поселился въ Красноярскѣ. На пріискахъ Шехтеля потратили весь свой капиталъ и влѣзли въ большіе долги. Дома ихъ проданы съ аукціона. Въ пятидесятыхъ годахъ Шехтеля открыли въ своемъ домѣ номера для пріѣзжающихъ, которые были лучшими. Кромѣ того они построили въ саду, бывшемъ Панкратова, лѣтній театръ, который затѣмъ перешелъ къ Сервье. Пріобрѣтенный съ торговъ Г. И. Барыкинымъ безъ копѣйки съ перезалогомъ банку, театръ вмѣстѣ съ садомъ никому не сдавался новымъ владѣльцамъ, какъ писали тогда въ мѣстныхъ газетахъ, во избѣжаніе конкурренціи его вокзалу, и когда садъ былъ запущенъ и театръ отъ времени требовалъ большихъ поправокъ, сопряженныхъ съ большими тратами, то Г. И. Барыкинъ пересталъ платить проценты, и театръ поступилъ въ собственность города, который хотѣлъ театръ обратить въ больницу по совѣту комиссіи докторовъ; но когда городъ намѣревался устроить въ саду больницу, то новая комиссія докторовъ нашла этотъ садъ въ гигіеническомъ отношеніи неудобнымъ для постройки больницы. Братья Максимовы, снявши на нѣсколько лѣтъ театръ и садъ, отдѣлали его вновь, но отъ предпріятія потерпѣли убытки и закрыли садъ среди лѣта.

Изъ колонистовъ одновременно съ Шехтелями пользовался большою извѣстностью Егоръ Петровичъ Губва. Сначала онъ былъ маркеромъ, а потомъ имѣлъ свой трактиръ. Подполковникъ Серафимовичъ, купецъ Кирѣевъ и Губва, находившіеся между собой въ большой дружбѣ, считались самыми азартными карточными игроками въ Саратовѣ. Будучи большими любителями ея, они выискивали случая, чтобы съ кѣмъ нибудь поиграть въ карты. Они скоро узнавали о всѣхъ пріѣзжихъ въ Саратовъ, особенно о помѣщикахъ, которые пріѣзжали или продавать что-нибудь, или покупать, или получать деньги за проданное, сводили знакомство съ ними и играли въ карты, ѣздили они для картежной игры въ другіе города и даже на Кавказъ. Не имѣя дѣтей, Губва отказалъ по духовному завѣщанію 16000 р. лютеранской церкви и 16000 р. жителямъ села Гололобовки, своей родины. Это былъ въ Саратовѣ единственный нѣмецъ, который отказалъ такой большой капиталъ на доброе дѣло.

Упомяну о малой жертвѣ богача милліонера покойнаго И. И. Зейферта, который, кромѣ пожертвованія нѣкоторой суммы въ сороковыхъ годахъ на дѣтскій пріютъ, построилъ на свой счетъ на дворѣ лютеранской церкви каменный двухъ-этажный домъ.

Отмѣчу одинъ изъ свѣтлыхъ моментовъ нѣмецкаго общества въ Саратовѣ. Посѣщеніе Государя Императора, въ Бозѣ почившаго Императора Александра Николаевича, въ 1837 году, тогда еще Наслѣдника, оставило большую память не только въ средѣ русскихъ, но и у нѣмцевъ. Хотя всѣ три дня пребыванія Государя Наслѣдника въ Саратовѣ шелъ дождь, но народъ толпами ходилъ по улицамъ Саратова и около выставки произведеній Саратовскаго края устроенной для Наслѣдника, на дачѣ, принадлежащей теперь Уфимцеву^[7]. Дворянство устроило для Наслѣдника балъ, во время котораго покойный Государь обратилъ вниманіе на красавицу Христину Ивановну Баумгартенъ, которая жила съ своимъ братомъ ружейнымъ мастеромъ на Нѣмецкой улицѣ, рядомъ съ домомъ Коробкова. Братъ ея, по словамъ А. А. Малькова, поднесъ Наслѣднику изобрѣтенное имъ ружье, которое дѣлало 18 выстрѣловъ сразу. Наслѣднику такъ понравилось ружье, что Баумгартенъ былъ вызванъ въ С.-Петербургъ, гдѣ онъ получилъ должность главнаго мастера въ арсеналѣ. Баумгартенъ сдѣлалъ ружья на цѣлый эскадронъ въ 180 человѣкъ. Во время маневровъ эскадронъ неожиданно для Государя-Отца, но приказанію Наслѣдника, выстрѣлилъ. Государю очень понравилось ружье—изобрѣтеніе нѣмца, и Баумгартенъ получилъ за, ружье орденъ. Дослужившись до генеральскаго чина, Баумгартенъ перешелъ на другую должность. Христина Ивановна, вышедши за мужъ за богача, уѣхала жить заграницу.

VII.

Разсказывая о нѣмцахъ, пріѣзжавшихъ въ Саратовъ, нельзя умолчать и о другихъ пришлыхъ людяхъ Саратова. Саратовъ, какъ глухой городъ, былъ мѣстомъ ссылки за какія либо провинности, особенно за политическія преступленія. Сюда въ тридцатыхъ годахъ былъ сосланъ извѣстный во французскую войну 1812 г. генералъ Рылѣевъ дядя извѣстнаго поэта Рылѣева. О причинѣ его ссылки въ Саратовъ ходили разныя сплетни, не заслуживающія упоминанія; истинная же причина его ссылки была, вѣроятно, его соприкосновенность къ дѣлу его племянника. Владѣя большимъ имѣніемъ въ Саратовской губерніи, онъ предавался любимому своему занятію—псовой охотѣ. Онъ былъ женатъ во второй разъ, на француженкѣ, съ которою но жилъ, но которая постоянно безпокоила его. Одна дочь его была за мужемъ, а другая Анна Александровна была дѣвица. Воспитанная во Франціи, она была совершенно равнодушна къ церкви и къ религіи, такъ что ее считали вольтерьянкой. Преосвященный Іаковъ обратилъ на нее вниманіе. Бесѣды его съ нею, имѣвшія цѣлью обратить ее въ лоно церкви, увѣнчались успѣхомъ: въ этомъ отношеніи помогла ему исправляющая должность игуменьи саратовскаго женскаго монастыря Анастасія, пріѣхавшая въ Саратовъ изъ Галицкаго монастыря, женщина очень умная и ловкая. Совокупными усиліями преосвященный Іаковъ и Анастасія довели Анну Александровну до того, что она поступила въ женскій монастырь на жительство. Чтобы быть по близости къ дочери, отецъ ея купилъ у купца Туликова домъ (теперь тамъ живетъ духовенство женскаго монастыря) за 4000 рублей, сумму по тому времени большую. Поселившись въ монастырѣ, Анна Александровна въ 1840 г. открыла при женскомъ монастырѣ на свои средства школу для дѣвочекъ, первую въ Саратовѣ. Проживши нѣсколько лѣтъ въ монастырѣ, Анна Александровна постриглась въ монахини и всѣ свои большія средства отдала женскому монастырю. Подъ вліяніемъ игуменьи А. А. употребила большую часть своего капитала на построеніе Іоанно-ІІредтеченской церкви у Краснаго Креста. Смерть Анны Александровны предрекъ, по словамъ старожила помѣщика Ш., преосвященный Іаковъ, уже переведеаный изъ Саратова въ Нижній-Новгородъ. Когда ея сестра, бывшая за мужемъ, мимоѣздомъ въ Саратовъ, зашла къ преосвященному Іакову, то онъ, узнавши, что она ѣдетъ въ этотъ же день, вручилъ для передачи Аннѣ Александровнѣ посылку. Но сестра А. А. осталась и на слѣдующій день. Увидѣвши ее на другой день въ церкви, преосвященный сказалъ ей: „поторопитесь ѣхать въ Саратовъ“. Она была очень удивлена такимъ совѣтомъ преосвященнаго. Пріѣхавши въ Саратовъ, она нашла сестру свою лежавшею уже въ гробу. Когда распаковали посылку, то нашли въ ней разрѣшительную молитву и вѣнчикъ, которые кладутъ на покойниковъ.

Въ сороковыхъ годахъ жила въ Саратовѣ въ ссылкѣ полька Ева Фелинская, мать бывшаго архіепископа Фелинскаго. Она была сослана сначала въ Сибирь, а затѣмъ въ Саратовъ — за укрывательство у себя въ домѣ упорнаго польскаго революціонера Копорскаго. Она была женщина очень образованная. О пребываніи своемъ въ Россіи она напечатала воспоминанія: „Wspominenia z podrozy do Syberji pobyti w Beresowie i w Saratowie“.

Въ числѣ политическихъ изгнанниковъ былъ прелатъ Щитъ, человѣкъ хорошо образованный, начитанный, хотя въ душѣ іезуитъ, воспитывавшійся въ Римѣ. (Воспомин. Фадѣева. Рус. Арх. 1891 г., стр. 411).

Изъ другихъ ссыльныхъ поляковъ, жившихъ въ Саратовѣ, укажу на Завадскаго, Врублевскаго. Михайловскаго и Мелянтовича, съ которыми былъ друженъ нашъ извѣстный историкъ Н. И. Костомаровъ. Эти поляки оставили по себѣ память, какъ люди очень образованные. Слѣдующіе за ними ссыльные поляки были менѣе ихъ образованными.

Изъ ссыльныхъ поляковъ большую память оставилъ но себѣ графъ Мечеславъ Потоцкій, о пребываніи котораго въ Саратовѣ помѣщены были воспоминанія въ журналахъ: Русскій Архивъ 1891 г., Воспоминанія Фадѣева, книга IV, стр. 49: Русская Старина 1891г., Воспоминанія Калмыкова, кн. 4, стр. 675—8, и Русскій Вѣстникъ 1891 г., А. Ф. Фадѣевъ, № 9; кромѣ того въ редакціи Русской Старины находится еще ненапечатанная статья В. И. Дурасова: „Графъ М. Потоцкій въ Саратовѣ“, исправляющая невѣрныя свѣдѣнія, сообщенныя въ вышеозначенныхъ статьяхъ.

Вмѣстѣ съ поляками ссылались и евреи, изъ которыхъ выдавался своимъ образованіемъ раввинъ Грамштикъ.

Въ настоящее время проживаетъ въ Саратовѣ много поляковъ и евреевъ.

До эпохи реформъ въ городѣ существовала греческая фирма ростовскаго купца-милліонера Ивана Амвросіевича Скараманга, которая закупала хлѣбъ не только въ Саратовѣ, но и въ Саратовской губерніи и отправляла его въ Ростовъ на Дону. Главнымъ заправителемъ дѣлъ этой фирмы былъ родственникъ Скараманга, у котораго было нѣсколько довѣренныхъ. Изъ нихъ намъ извѣстны два: Шортанъ и Бейногло, имѣвшіе свои дома: первый на Большой Сергіевской улицѣ (теперь Духинова), а второй — на Александровской (теперь Очкина).

Точно также закупали въ Саратовѣ хлѣбъ и армяне, отправлявшіе его въ Персію. Осенью 1843 г., когда былъ второй разливъ Волги настолько большой, что водою затопило отмели и косы, армяне имѣли возможность „въ первой четверти ноября свободно сплавить по Волгѣ значительное количество разныхъ сортовъ хлѣба и овса, закупленнаго ими въ концѣ сентября и въ октябрѣ мѣсяцѣ для Персіи.“ (Прибавленіе къ Сарат. Губ. Вѣдомостямъ 1843 г., № 49, стр. 325).

Поселялись въ Саратовѣ временно и жители Сарепты. Съ самаго основанія своего, Сарепта въ культурномъ отношеніи была выше Саратова. Тамъ было для обоего пола нѣсколько учебныхъ заведеніи, которыя появились раньше, чѣмъ въ Саратовѣ, и туда отдавали учить своихъ дѣтей помѣщики и богатые люди. Такъ, Константинъ Васильевичъ Злобинъ учился въ Сарептѣ. Но это. по словамъ Н. И. Костомарова, было прекращено: правительство стало смотрѣть неблагосклонно на такіе случаи, опасаясь, чтобы гернгутеры не совращали рускихъ съ православія“. („Литературное наслѣдіе“, стр. 105). Тамъ же процвѣтали фабрики и ремесла. Колонисты отдавали въ Сарепту своихъ дѣтей учиться ремесламъ, которыя, благодаря этому, распространялись по колоніямъ. Точно также колонисты въ Сарептѣ выучились ткать сарпинки, чѣмъ теперь занимаются нѣсколько колоній. Въ первой половинѣ нынѣшняго вѣка на Нѣмецкой улицѣ жили колонисты — ткачи сарпинки. Для сбыта своихъ произведеніи, которыя считались хорошими, Сарепта имѣла въ разныхъ городахъ Россіи магазины, которые назывались сарептскими. Въ Саратовѣ былъ такой магазинъ: приказчики его имѣли свои дома на Соборной улицѣ, между Липками и Большой Сергіевской улицей, отчего Соборная улица прежде называлась Сарептской.

VIII.

Въ началѣ пятидесятыхъ годовъ внѣшній видъ Саратова не представлялъ ничего привлекательнаго.

Въ моей памяти уцѣлѣли стихи, Богъ вѣсть кѣмъ сочиненные, но несомнѣнно мѣстнаго происхожденія, очень рельефно рисующіе состояніе Саратова въ тогдашнее время.

Хорошъ Саратовъ, — заглядѣнье!
Въѣзжай въ него и осмотрись:
На улицахъ, между строеній,
Репьи кустами разрослись.

* * *

Порой по улицѣ широкой
Встрѣчаешь козу иль свинью,
Иль кошки остовъ одинокій,
Сложившей голову въ бою.

* * *

Ужъ если грязь, то грязь такая,
Что люди вязнутъ съ головой,
Но, мать-природу обожая,
Знать не хотятъ о мостовой.

* * *

Когда жъ осушатся дороги,
То выѣзжаютъ на показъ
Особаго устройства дроги,
Что называютъ тарантасъ.

* * *

Гостинный дворъ у насъ отличный:
Въ немъ будетъ лавокъ пять или шесть^[8],
Есть также и портной приличный
И магазины тоже есть.

* * *

Есть и театръ - онь съ виду страшенъ
И мохомь древности обросъ.
Отъ сотворенья не былъ крашенъ
И вѣтеръ ходитъ въ немъ насквозь.

* * *

Что годъ, то новая подставка,—
Не бойтесь, онъ не упадетъ.
И по крыльцу хоть вьются травы,
Но безопасенъ главный ходъ.

* * *

Даютъ «Аскольдову могилу»,
И «Цамна», «Рощинъ» ни по чемь,
А какъ балеты ни подъ силу,
То замѣняютъ казачкомъ.

Нѣмецкая улица принадлежала тогда еще къ числу плохихъ, улицъ Саратова. На мѣстѣ, дома Кузнецова стоялъ заброшенный глиняный домъ, почти развалины, пугавшія дѣтей. Тамъ, гдѣ теперь номера Сорокина, жилъ въ маленькомъ о трехъ окнахъ домикѣ настройщикъ фортепіано Фалькъ, торговавшій старыми фортепіано. На мѣстѣ дома Санина былъ невзрачный домишко съ маленькою лавченкою. На прочихъ мѣстахъ Нѣмецкой улицы были тоже деревянные или глиняные домишки съ длиннѣйшими заборами. Даже католическая церковь была маленькая, деревянная. На всей Нѣмецкой улицѣ красовался одинъ порядочный двухъ-этажный каменный домъ генерала Македонскаго (теперь Зейфертъ).

Но со второй половины пятидесятыхъ годовъ и Нѣмецкая улица стала постепенно улучшаться; этому способствовало слѣдующее обстоятельство. Вся саратовская торговля была сосредоточена въ старомъ гостиномъ дворѣ, около стараго собора и въ прилегающихъ къ нему улицахъ, особенно въ трехъ кварталахъ Московской улицы отъ Волги до Михаило-Архангельской площади. Городской голова Л. С. Масленниковъ, желая увеличить городскіе доходы, сдѣлалъ большую надбавку на цѣны лавокъ въ гостиномъ дворѣ. Несмотря ни на какія просьбы и представленія купцовъ, городской голова рѣшительно отказался сбавить съ назначенной имъ цѣны на лавки (вмѣсто 1500 р, — 2000 р. и т. п.). Тогда главныя и богатыя торговыя фирмы: Тимофей Ефимовичъ и Андрей Ефимовичъ Жегины, Лисенковъ, Шуминовъ, Поздѣевъ, Шерстобитовъ, Болдыревъ и др., возмущенные слишкомъ большою надбавкой, рѣшили перенести свою торговлю на верхній базаръ: мѣстная администрація много способствовала этому перенесенію торговли, получивъ разрѣшеніе высшаго начальства.

Лица, недовольныя надбавкой арендной суммы на лавки, отчасти пріобрѣли, отчасти захватили городскую землю въ свою собственность и построили нынѣшній каменный корпусъ, лавки въ которомъ принадлежатъ нѣсколькимъ владѣльцамъ.

За крупными торговыми фирмами изъ центра саратовской торговли мало по малу стали переселяться къ новому гостиному двору и менѣе значительные торговцы, занимая квартиры въ улицахъ и кварталахъ, прилегающихъ къ верхнему базару. Алпатова перевела свой магазинъ серебряныхъ и золотыхъ вещей въ домъ противъ дворянскаго собранія, а потомъ и на Нѣмецкую улицу. Модистка Эрфуртъ и портной Тендзягольскій, жившіе на Московской ул., недалеко отъ Никольской церкви, тоже поселились на Нѣмецкой улицѣ. Фотографъ Веркмейстеръ перешелъ съ Московской же улицы сначала въ домъ Фельбертона на Соборной площади, а потомъ на Нѣмецкую улицу. Кромѣ вышеозначенныхъ фирмъ, на Нѣмецкую улицу, а равно и на другія, прилегавшія къ верхнему базару, стали переселяться и другія торговыя и промышленныя заведенія, а также стали вновь открываться магазины. Въ началѣ шестидесятыхъ годовъ В. В. Гудковъ пріобрѣлъ въ первомъ кварталѣ Нѣмецкой улицы угольный двухъ-этажный каменный домъ, который перестроилъ и устроилъ въ немъ гостиницу и номера для пріѣзжающихъ. Около этого же времени Эрфуртъ, купивъ домикъ на Нѣмецкой улицѣ, выстроилъ вмѣсто него два дома и устроилъ тоже номера для пріѣзжающихъ, которые теперь принадлежатъ Сорокину. Вслѣдствіе этого цѣнность домовъ и квартиръ на Нѣмецкой улицѣ увеличилась, не смотря даже на то, что домишки были плохіе. Многіе стали пріобрѣтать покупкою дома и мѣста на Нѣмецкой улицѣ, какъ для жительства, такъ и для промышленныхъ заведеній.

Многія другія обстоятельства очень благопріятствовали перенесенію торговаго центра съ нижняго базара на верхній и вмѣстѣ съ тѣмъ и улучшенію Нѣмецкой улицы.

Отступленіе Волги отъ берега близъ стараго собора и устройство пароходныхъ конторокъ близъ Бабушкина взвоза, открытыя вновь учрежденія въ царствованіе Царя-Освободителя, сгруппированныя почти всѣ около новаго собора, и, наконецъ, проведеніе Тамбово-Саратовской желѣзной дороги и расширеніе Саратова упрочили за верхнимъ базаромъ мѣсто торговаго центра, такъ что въ настоящее время лавки гостинаго двухъ-этажнаго двора около стараго собора стоятъ почти пустыми.

Эпоха реформъ, подобно прочимъ городамъ, отозвалась и на Саратовѣ, между прочимъ, усиленною торговою дѣятельностью. Возникли новыя торговыя фирмы, появились новые магазины; мелкіе торговцы превратились въ крупныхъ капиталистовъ, ихъ лавчонки — въ большіе и иногда шикарные магазины. Такія быстрыя метаморфозы заставляли думать, что богатства этихъ людей пріобрѣтены нечестными средствами. Вообще въ Саратовѣ, какъ и въ другихъ городахъ, объ очень многихъ лицахъ, какъ русскихъ, такъ и колонистахъ и иностранцахъ, ходили и теперь упорно ходятъ слухи, что они разбогатѣли отъ сбыта фальшивыхъ денегъ. Дѣйствительно, нѣмецкая колонія Панцыровка прославилась фальшивыми монетчиками; въ имѣніи колониста Кизеветтера тоже нашли фабрикацію фальшивыхъ денегъ.

Констатируя эти факты и слухи, я не могу умолчать о томъ, что многіе нѣмцы обязаны своимъ богатствомъ и вообще благосостояніемъ одному лицу, до сихъ поръ памятному въ Саратовѣ — Ивану Михайловичу Вукотичу, бывшему саратовскимъ почтмейстерамъ съ 1840 до 1870-хъ годовъ. Онъ былъ родомъ сербъ, морякъ. Во время своей службы во флотѣ онъ участвовалъ, по словамъ декабриста Бѣляева (воспоминанія котораго, кстати сказать, не отличаются безпристрастіемъ), въ Наваринской битвѣ, гдѣ и былъ раненъ въ глазъ и окривѣлъ, отчего носилъ очки. Это былъ человѣкъ высокій, полный, важный, но съ отталкивающею физіономіей: лицо у него было красное, корявое, все въ прыщахъ. На почтѣ онъ обращался съ публикою такъ, какъ иной господинъ въ крѣпостное право обращался съ своею прислугой: онъ не только третировалъ получателей корреспонденціи, но часто адресовалъ къ нимъ бранныя слова, которыя выслушивались обыкновенно молча. Но къ постояннымъ корреспондентамъ благоволилъ и оказывалъ имъ услуги. Со времени открытія почта, она получалась въ Саратовѣ только разъ въ недѣлю, но съ начала сороковыхъ годовъ стала приходить два раза въ недѣлю. Своевременное, иногда даже часомъ раньше, полученіе денежной корреспонденціи для купечества имѣло большую важность для ихъ торговыхъ оборотовъ; кромѣ того почтовыхъ конторъ, даже въ такихъ торговыхъ пунктахъ, какъ Баронскъ, тогда не было, и денежныя корреспонденціи адресовались въ ближайшія конторы. Жители Баронска и другихъ колоніи имѣли своихъ почтарей, которые ѣздили за полученіемъ корреспонденцій въ Саратовъ. Вукотичъ и почтарямъ, и купцамъ безпрепятственно выдавалъ денежныя корреспонденціи во всякое время дня: любезность его простиралась даже до того, что послѣ запора почтовой конторы, онъ уносилъ денежную корреспонденцію къ себѣ на квартиру, изъ которой и выдавалъ адрессатамъ, зная, что они явятся за полученіемъ. За подобныя услуги Вукотичъ пользовался съ каждаго получавшаго денежную корреспонденцію извѣстнымъ процентомъ, который купцы давали охотно. При тѣхъ взяткахъ, которыя брали въ то время чиновники, употребляя для этого вымогательство, нисколько не считалось предосудительнымъ пользоваться за оказанныя услуги опредѣленнымъ вычетомъ...

Состояніе Вукотича увеличивалось и отъ разныхъ торговыхъ предпріятій. Онъ торговалъ лѣсомъ и бралъ разные казенные поставки и подряды. Почти всѣ почтовыя станціи онъ содержалъ или самъ, или отдавалъ ихъ своимъ роднымъ. Декабристъ Бѣляевъ, женившись на родственницѣ Вукотича, получилъ содержаніе почтовой станціи въ Саратовѣ, что давало ему доходу около 50 руб. въ мѣсяцъ. Макашинъ, первый изобличитель саратовскаго общества, въ особенности купечества, изображаетъ Вукотича такъ. „На почту придешь — подать письмо съ деньгами... Подашь ему сургучу палочку — какъ-же! подай ему непремѣнно двѣ да еще № 1, а то и письма не приметъ; сдачи никогда не давалъ. „Вы, говоритъ, купцы, народъ богатый, а я чиновникъ, бѣдный человѣкъ — мнѣ взять негдѣ“. Бѣдный! съ меня одного перебралъ до двухсотъ цѣлковыхъ. Бѣдный! домъ съ садомъ стоитъ тысячъ 50, да столько же далъ на торговлю часовому мастеру Маятникову, да втрое есть нетронутаго капитала. Прямая жидовская порода, все-бы хапать. Всю табачную торговлю поставилъ вверхъ дномъ“. (Современникъ, 1863 г., кн. 6. Нѣсколько подробное, но правдивое жизнеописаніе одного городскаго головы, О. Макашина, и Русская Старина 1884 г., кн.4, стр. 314, 315 и 316).

Имѣя большія деньги. Вукотичъ раздавалъ ихъ нѣмцамъ и даже самъ предлагалъ имъ взять у него для расширенія торговли. Послѣ обѣда, разсказывалъ одинъ нѣмецъ, Вукотичъ имѣлъ обыкновеніе гулять и заходить въ лавки и магазины, чтобы купить что нибудь или просто поговорить. Приходитъ разъ ко мнѣ въ мое маленькое помѣщеніе, въ которомъ товару было рублей на 20. „Что у тебя, нѣмчура, мало товару“? Нѣтъ денегъ. И. М., — говорю я ему. „Дуракъ, что-же ты не попросишь у меня? Я бы далъ тебѣ: я знаю тебя за честнаго человѣка: знаю и то, что ты много работаешь“. Нѣмецъ, разумѣется проситъ, и И. М. даетъ ему взаймы деньги на извѣстный срокъ. Нѣмецъ-ремесленникъ, до сихъ поръ бѣднякъ, ѣдетъ съ наличными деньгами на Нижегородскую ярмарку или въ Москву, покупаетъ товару, заручается кредитомъ и открываетъ уже магазинъ. А такъ какъ прежде въ Саратовѣ магазиновъ было мало и торговцы, за отсутствіемъ конкуррентовъ, брали на товарѣ большіе проценты, то подобные торговцы, при честномъ и аккуратномъ веденіи дѣла, наживались очень скоро и пріобрѣтали даже капиталъ. Чтобы не потерять кредита у Вукотича, нужно было непремѣнно уплатить долгъ въ срокъ, что обыкновенно дѣлали и затѣмъ опять брали у него деньги. Особенно И. М. Вукотичъ цѣнилъ трудолюбивыхъ ремесленниковъ и оказывалъ имъ большія услуги. Такъ, его особымъ расположеніемъ пользовался жестянщикъ Кинъ, имѣвшій магазинъ съ жестяными издѣліями. Вукотичъ оказывалъ ему большія услуги и даже не сердился на него, если Кинъ иногда надѣлаетъ ему грубостей.

Многимъ нѣмцамъ, какъ и русскимъ, помогли разжиться и банки, открытые въ Саратовѣ въ началѣ 1870-хъ годовъ.

Въ восьмидесятыхъ годахъ на Нѣмецкой улицѣ появилось много новыхъ прекрасныхъ зданій, составляющихъ ея украшеніе. Въ настоящее время дома на этой улицѣ принадлежатъ большею частію русскимъ, но названіе за нею осталось прежнее — Нѣмецкая.

Ф. Духовниковъ.

Примечания

1. Для управленія переселенцами и колоніями въ 1763 г въ С.-Петербургѣ учреждена была канцелярія опекунства иностранныхъ, а въ 1766 г. была открыта въ Саратовѣ контора канцеляріи опекунства иностранныхъ.
2. Разсказъ о Феслерѣ заимствованъ изъ статьи Н. Попова (Игнатій Феслеръ. Вѣстникъ Европы 1879 г., декабрь); А. Г. Тихменевъ опредѣленіе Феслера суперъ-интендентомъ и предсѣдателемъ лютеранской консисторiи въ Саратовѣ относить къ 1820 г. (Сочиненія Э. И. Губера, г. III, стр. 235).
3. О немъ см. Булича: Изъ первыхъ лѣтъ казанскаго университета.
4. См. выше стр. 43, 44, 46, 48, 49, 50, 54, 55, 61—64, 67, 68, 71—73, 77, 80, 82, 86—88, 93, 94, 98, 100, 104, 104, 146, 150.
5. См. объ этомъ выше стр. 15 и 16, а также «Воспоминанія Вигеля» ч. I. стр. 19 и 20.
6. Рус. Архивъ, 1891 г., № 4, стр. 492. Воспоминанія А. М. Фадѣева.
7. Объ этой выставкѣ см. Истор. очеркъ Саратовскаго края, А. Леопольдова, 1848 г., стр. 149—152.
8. Тогда существовалъ гостиный дворъ только у стараго собора.