Могильщик (Кондурушкин)/ДО
| Могильщикъ |
| Источникъ: Кондурушкинъ С. С. Сирійскіе разсказы. — СПб.: Товарищество «Знаніе», 1908. — С. 143. |
На немъ лежала обязанность хоронить всѣхъ мертвецовъ въ Рашеѣ. Онъ зарывалъ ихъ и въ одиночку на кладбищѣ, клалъ и въ общую пещеру, смотря по желанію родственниковъ. Въ пещерѣ ему былъ извѣстенъ каждый гробъ такъ же хорошо, какъ музыканту клавиши рояля. Тамъ онъ разставлялъ гробы рядами, при чемъ наиболѣе уважаемымъ мертвецамъ отводилъ и наиболѣе почетныя мѣста, ближе къ переднему углу пещеры.
Разсердившись на родственниковъ какого-либо мертвеца, онъ производилъ въ пещерѣ перестановку, при чемъ виноватый получалъ менѣе почетное мѣсто. Когда пещера наполнялась, могильщикъ выбрасывалъ оттуда всѣ гробы, кости сгребалъ въ одну кучу и зарывалъ въ яму, а изъ досокъ дѣлалъ новыя домовины для своихъ мрачныхъ и молчаливыхъ гостей.
Всѣ въ городкѣ уважали могильщика Исбира и даже боялись его. Боялись его не потому, что онъ занимался такимъ мрачнымъ и страшнымъ ремесломъ. Нѣтъ. Въ маленькомъ городкѣ дикаго Антиливана жизнь текла такъ тихо, такъ мало отличалась отъ смерти, что и самая смерть не казалась такой ужасной, какой она кажется въ большихъ оживленныхъ городахъ. Здѣсь, на высотѣ шести тысячъ футовъ надъ морскимъ уровнемъ, среди сѣрыхъ неподвижныхъ скалъ, въ горной пустынѣ, жизнь примирялась со смертью и почти безъ страха подавала ей свою трепетную руку… Жилъ человѣкъ тихо; умеръ — тоже лежитъ тихо подъ раскаленными солнцемъ камнями. Сѣдая тишина высокаго Антиливана разрѣшила трудную загадку жизни и смерти…
Могильщика Исбира боялись и уважали просто потому, что онъ и съ живыми людьми обращался такъ же беззастѣнчиво и властно, какъ и съ мертвыми. Онъ не дѣлалъ большой разницы между тѣми и другими. На всѣхъ людей онъ привыкъ смотрѣть, какъ на своихъ должниковъ, которые рано или поздно къ нему придутъ и заплатятъ свою обычную дань.
Богатымъ онъ прямо говорилъ:
— Ну, а съ тебя я никакъ меньше мажиди взять не могу, хоть и не торгуйся…
И богачъ старался куда-нибудь спрятаться отъ безцеремоннаго могильщика Исбира.
— Дешева теперь смерть, — жаловался Исбиръ. — Дешева, дешевле рѣдьки. Яму ему вырой между скалами, опусти его туда, зарой, смотри, какъ бы шакалы его не поѣли, и за все это какихъ-нибудь шесть піастровъ![1] Священнику даютъ столько же, какъ и мнѣ. А развѣ у него такая работа, какъ у меня? Помашетъ кадиломъ, попоетъ, почитаетъ — и дѣлу конецъ. Развѣ это трудно? Нѣтъ, дешева теперь стала смерть. Раньше я развѣ столько получалъ!..
Вѣчно счастливое для всѣхъ, милое прошлое!..
Кромѣ этого ремесла, у Исбира было и другое, на которое онъ смотрѣлъ, впрочемъ, какъ на занятіе побочное. У него была замѣчательно прочная голова. Головой этой онъ кололъ орѣхи, разбивалъ доски, ломалъ палки… Если ему случалось съ кѣмъ-нибудь повздорить и подраться, то рукъ онъ никогда не пускалъ въ ходъ, а билъ противника головой. Ударитъ его лбомъ по головѣ, тотъ и завертится на мѣстѣ, какъ больная овца, и упадетъ. Вотъ Исбиръ и кололъ своей головой на потѣху публики все, что ни попало. Дѣлалъ онъ это, конечно, не иначе, какъ за деньги, и только передъ турецкими чиновниками. Исбиръ ихъ уважалъ и боялся. Во-первыхъ, потому, что они были — власть; во-вторыхъ, потому, что въ его обязанности совсѣмъ не входило хоронить мусульманскихъ покойниковъ. Христіанамъ же, своимъ будущимъ кліентамъ, развѣ могъ онъ, могильщикъ Исбиръ, выставлять себя на потѣху?
Возьметъ, напримѣръ, Исбиръ штукъ пять большихъ орѣховъ, придетъ къ каймакаму[2] на домъ и скажетъ:
— Миръ тебѣ, владыка!
— И тебѣ миръ, — отвѣтитъ каймакамъ[2]. — Что скажешь новаго, Исбиръ?
— Вотъ пришелъ я, мой господинъ, съѣсть эти орѣхи въ твою честь.
— Ну, ѣшь, — скажетъ каймакамъ[2].
Положитъ Исбиръ орѣхъ на каменный полъ, нагнется, стукнетъ лбомъ, разобьетъ и съѣстъ. И такъ сдѣлаетъ со всѣми… Каймакамъ[2] посмѣется и дастъ ему за искусство бишликъ[3], а то и больше.
Главной чертой Исбирова характера была страшная нелюбовь ко всему новому. Привыкши имѣть дѣло съ мертвецами, которые повиновалась ему во всемъ и безпрекословно, онъ хотѣлъ, чтобы и живые люди его слушались такъ же безропотно. Не любилъ онъ новшества ни въ чемъ. Онъ требовалъ, чтобы гробы были одинаковой формы, чтобы убирали мертвыхъ тоже одинаково по его указаніямъ.
— Развѣ я не знаю, какъ мертвецу лучше! Дѣлайте такъ, какъ я говорю вамъ, — прикрикивалъ онъ на плачущихъ родственниковъ.
Нетерпимость Исбира выходила далеко за кругъ его постоянныхъ обязанностей. Онъ вмѣшивался и въ другія дѣла города, всюду внося свою раздражительность и вражду къ новшествамъ. Такъ, въ Рашеѣ не было ключевой воды. Весь городъ пилъ круглый годъ изъ особыхъ ямъ, наполнявшихся въ зимнее время дождевою водою. А въ концѣ лѣта мѣсяца два рашейцамъ приходилось даже возить воду изъ сосѣдней долины, часа два пути отъ города. Начали рашейцы поговаривать о проведеніи воды съ Гермона по трубамъ. Исбиръ сталъ смѣяться:
— Продайте своихъ женъ, лошадей и ословъ, проведите хорошую воду по трубамъ, да некому будетъ ее пить. Свѣжей воды захотѣли. Дѣды ваши хуже васъ были, хуже васъ жили?!.
Надоѣло рашейцамъ ѣздить по горнымъ тропинкамъ. Вздумали они просить турецкое правительство прислать имъ знающаго человѣка, который построилъ бы имъ шоссированную дорогу. Исбиръ опять началъ смѣяться:
— Вотъ построитъ вамъ правительство дорогу на ваши деньги, а дома ваши разрушитъ… И будутъ по хорошей дорогѣ бѣгать къ вамъ волки да шакалы. Потомъ придутъ сюда другіе люди и купятъ у васъ землю за гроши, сядутъ на вашей землѣ, сами разбогатѣютъ, я, васъ выгонятъ или въ батраки возьмутъ…
И не проводили рашейцы воду. И дорогу не строили.
Изъ христіанъ Исбиръ болѣе всѣхъ уважалъ учителя, и то, можетъ быть, потому, что тотъ отличался не меньшимъ властолюбіемъ, чѣмъ онъ самъ. Привыкнувъ въ школѣ распоряжаться учениками, какъ вещами, учитель не допускалъ для людей никакой свободы, и порицалъ мирныхъ гражданъ за многое.
Извѣстно, нѣтъ на свѣтѣ никого нетерпѣливѣе могильщика, учителя и монаха.
Исбиръ весьма одобрялъ строгости учителя, и иногда нарочно приходилъ въ день порки учениковъ полюбоваться ихъ страданіями. Виновные выстраивались въ рядъ, безропотно выходили одинъ за другимъ и безъ словъ подставляли подъ удары свои пятки.
Два ученика закручивали въ фаляка[4] ноги ученика, а учитель, сидя на стулѣ, медленно и сосредоточенно колотилъ по пяткамъ, высчитывая положенные удары. Исбиръ одобрительно кряхтѣлъ и говорилъ наказаннымъ, что эта благодать зачтется имъ въ царствіи небесномъ.
Говорилъ это онъ увѣренно, и всѣ соглашались съ нимъ. Кому же, какъ не могильщику, знать всѣ правила и обычаи небеснаго царствія?..
Насладившись поучительнымъ зрѣлищемъ, Исбиръ шелъ къ своимъ мертвецамъ и долго копался тамъ, роя запасныя ямы или расчищая кладбище отъ камней.
Однажды въ городокъ, первый разъ отъ сотворенія міра, заѣхалъ какой-то еврей съ европейскимъ товаромъ. Привезъ онъ вещи невиданныя. То были черные, стальные, дешевые карманные часы и зонтики. Еврей навѣшалъ себѣ на грудь и животъ цѣлые десятки часовъ, развернулъ надъ собой зонтикъ и прошелся по базару. Весь городокъ собрался посмотрѣть на диковиннаго человѣка въ шляпѣ, принесшаго съ собой невиданныя вещи. О часахъ жители городка еще имѣли нѣкоторое смутное представленіе. Они слышали о существованіи желѣзной машины, показывающей время, но о такихъ маленькихъ часахъ, которые можно положить въ карманъ, они не слыхали. О зонтикахъ — и подавно. Такія диковинныя вещи — и такъ дешево!
Заволновался городокъ. Къ еврею потянулись покупатели. Скоро торговецъ распродалъ почти все, что привезъ. По улицамъ, на фонѣ красновато-сѣрыхъ скалъ и такого же цвѣта домовъ, замелькали темныя пятна зонтиковъ. На кунбазахъ[5] противъ живота заболтались часы со стальными блестящими цѣпочками. Обыватели сразу разукрасились и почти совсѣмъ не сидѣли дома. Всѣ бродили по базару. Всѣмъ пріятно было полюбоваться, какъ играютъ на цѣпочкѣ солнечные лучи, справиться посреди улицы — который часъ, или пройтись, хотя бы безъ дѣла, подъ горячими лучами сирійскаго солнца, спрятавшись подъ тѣнь диковинной ходячей палатки.
Могильщикъ Исбиръ въ это время какъ разъ производилъ поправку въ своей мрачной пріемной. Возвращаясь къ обѣду домой и проходя по базару, онъ вдругъ увидѣлъ стараго Фаргуда, который разставилъ высоко надъ головой какую-то странную, круглую, черную палатку.
Исбиръ остановился, оглядѣлъ его съ ногъ до головы, и мрачно прохрипѣлъ:
— Откуда это? Что такое? Смотрите, люди добрые, какую онъ себѣ палатку купилъ! Растаять боится, умирать не хочетъ! Нѣ-ѣ-ѣтъ, придешь ко мнѣ, сколько ни закрывайся отъ солнца! Солнца испугался?! А!
Фаргудъ поспѣшилъ поскорѣе сложить свой зонтъ и юркнулъ за уголъ.
Идетъ Исбиръ дальше. Смотритъ: у Дагера на животѣ какая-то свѣтлая штучка мотается.
— Что это? — спросилъ Исбиръ мрачно.
— Часы! — отвѣтилъ Дагеръ и хотѣлъ было улизнуть.
— Часы! — воскликнулъ Исбиръ. — Да ты развѣ эффенди, чиновникъ, что тебѣ часы понадобились? Твой отецъ развѣ носилъ часы?! Безъ часовъ жилъ, безъ часовъ я и закопалъ его. Не зналъ онъ даже — сколько лѣтъ на землѣ жилъ. А ты хочешь, чтобы я тебя положилъ въ землю съ часами? Сниму, мой господинъ, сниму. Ни на этомъ, ни на томъ свѣтѣ часовъ тебѣ не нужно, мой господинъ. Великій Боже! Кажется, сегодня всѣ одурѣли.
Ходитъ Исбиръ по базару и смотритъ всѣмъ прямо на животы, украшенные часами, смотритъ такъ, точно дыру въ животѣ глазами вертитъ. Кто ни увидитъ Исбира, прикроетъ руками часы и прошмыгнетъ въ первую лавку.
А зонтики такъ и разбѣгаются отъ него по переулкамъ въ узкіе проходы между сѣрыми домами.
Попытались было и надъ Исбиромъ посмѣяться. Досадно было, что онъ всѣхъ учитъ. Выбрался такой смѣльчакъ, подошелъ къ нему и говоритъ:
— Возьми съ меня, Исбиръ, піастръ и похорони у меня осла. Умеръ сегодня, бѣдняга!
Исбиръ смѣрилъ дерзкаго взглядомъ съ ногъ до головы, потомъ отвѣтилъ:
— Если ты и самъ умрешь, то цѣна тебѣ не дороже будетъ твоего осла. Но ты, повидимому, его глупѣе, потому похороню тебя даромъ.
И пошелъ. Убилъ и пошелъ! Пошелъ онъ прямо къ учителю, которому и разсказалъ, что видѣлъ въ городѣ. Долго они о чемъ-то разговаривали. Наконецъ Исбиръ вышелъ на базаръ и, многозначительно осматриваясь по сторонамъ, направился прямо къ торговцу новыми диковинными вещами. Пришелъ и… купилъ себѣ часы и зонтикъ.
Быстро разнеслась по городу вѣсть, что могильщикъ Исбиръ самъ купилъ себѣ часы и зонтъ. Всѣ вздохнули свободнѣе.
— Слава Богу! Значитъ, теперь не будетъ другихъ попрекать, — подумалъ каждый.
Но могильщикъ Исбиръ, очевидно, что-то замышлялъ. Часовъ онъ на себя не надѣвалъ, зонтика надъ собой не раскрывалъ, ходилъ мрачно и сосредоточенно.
Въ первый же воскресный день, послѣ обѣда, базаръ наполнился народомъ. Всѣ навѣсили на себя часы и раскрыли надъ головами зонтики, намѣреваясь пощеголять купленными заморскими вещами. Какіе хитрые эти франжи! Чего только они не выдумаютъ!
Вдругъ, въ концѣ базара появился могильщикъ. Шелъ онъ медленно, важно, точно за гробомъ самаго богатаго покойника.
Но кто это съ нимъ рядомъ? Какое чудовище?
У Исбира была собака. Онъ купилъ ее въ Курдистанѣ маленькимъ щенкомъ, вскормилъ ее, вмѣстѣ съ ней ѣлъ и чуть ли не спалъ. Курдскія собаки отличаются громадною силою, смышленостью и ловкостью. Исбировъ песъ удался на удивленіе. Это былъ не песъ, а левъ. Громадный, съ красными глазами и всклокоченной шестью, онъ всегда медленно шелъ за Исбиромъ на могилы, готовый по первому знаку хозяина растерзать и человѣка, и привидѣніе.
А теперь Исбиръ нарядилъ своего друга по-праздничному: на шеѣ у него болтались на стальной цѣпочкѣ часы, а надъ мохнатой его головой Исбиръ самъ несъ новомодную палатку.
Такъ они обошли весь базаръ.
Черезъ полчаса не было видно кругомъ ни одного зонтика, ни однихъ часовъ!