1848 год. Пароход Боец. Командир, капитан 2 ранга П. Рыкачёв. (Чёрное море.) «Обойдя новороссийские укрепления, пришёл 11-го числа в Новороссийск за углём. Крепкий ветер не дозволил получить его с берега и по причине занятия всех бриделей судами отряда он должен был оставаться на якорях. К полуночи брошен был другой якорь, и пароход, имея на клюзе дагликса сорок, а плехта девяносто сажен цепного каната, до двух часов оставался в этом положении; но когда ветр начал усиливаться, то командир приказал развести пары и пустить машину полным ходом. Эта предосторожность однако ж не избавила парохода от крушения. Когда бора обратилась в порывистый ураган, то к двум часам пополуночи 13-го числа лопнула дагликсовая цепь. До четырёх часов пароход удерживался на плехте с помощью паров, но с этого времени начало его дрейфовать. К шести с половиной часам пароход прибило левым боком к берегу в расстоянии девяти сажен, недалеко от пристани. На шлюпке передан на берег кабельтов, и потом стали спасать людей; но прежде однако ж наполнили трюм водою, для того чтобы волнением не било парохода об мель.
С рассветом следующего дня буря достигла высочайшей степени своей силы и от брызгов, срываемых порывистым ветром с поверхности воды, и от пасмурной погоды была так велика, что ничего не было видно на самом близком расстоянии. Впоследствии, когда несколько очистилось, хотя ветер нисколько не утихал и холод был тот же, можно было рассмотреть с флагманского фрегата, что из бывших на рейде судов устояли на своих местах: тендер Струя, которого видна была только вершина рангоута (корпуса же за мрачностью нельзя было видеть, хотя он находился от фрегата не далее четырёх кабельтовых.) Корвет Пилад, сорванный с бриделя, стоял на своих якорях на вольной воде. Шхуны Смелая за мрачностью не было видно. Между тем буря свирепствовала с прежнею жестокостью; в девять часов ночи по направлению к тендеру сделаны были две сигнальные вспышки, и слышны были как будто четыре выстрела. Хотя от флагмана велено было повторить сигнал, но ответа не последовало.
Мы оставили корвет Пилад на трёх якорях. Когда жестокость урагана дошла до высочайшей степени, то и это судно, вместе с прочими, с двух с половиной часов пополудни 13-го числа стало дрейфовать. В то же время были брошены один за другим оба запасные якоря с пеньковыми канатами; канатов выпущено с правой стороны тридцать три, с левой тридцать сажен на клюзе, которые по причине дрейфования судна выровнялись с цепными канатами плехта и дагликса. Несмотря однако ж на это, корвет Пилад подаваясь едва заметно назад, в восемь часов вечера ударился кормою об мель, почему тотчас поспешили прежде всего снять с петель руль; удары продолжались, вода в трюме дошла до двадцати четырёх дюймов, но её выкачивали до девяти с половиной дюймов 14-го числа, к девяти часам утра корвет стал всем килем на песчаный грунт: глубина за кормою восемь, у грот-русленей и в носу одиннадцать футов; углубление же корвета на вольной воде: ахтер-штевнем тринадцать, фор-штевнем четырнадцать футов три дюйма 15-го числа; с помощью берегового гарнизона судовая команда была свезена на берег благополучно. Семь офицеров и 42 нижних чинов отправлены в госпиталь с озноблёнными членами. Командир корвета пострадал не менее других. Он, как и остальные командиры выброшенных судов, рекомендуют начальству господ офицеров, которые во всё продолжение жестокого испытания исполняли свои обязанности с примерным усердием и охотою.
Из рапорта командира шхуны Смелая видно, что сначала боры, в продолжение более сорока семи часов, он, офицеры и команда находились в беспрерывной авральной работе, занимаясь очисткою льда с корпуса судна, рангоута и снастей, для чего употреблялось всё то, что могло служить к этой цели, даже и абордажное оружие, раскалённое железо и кипяток; заблаговременно брошены с крамбол якоря, орудия перетащены к корме; но все эти предосторожности мало помогали: шхуна погружалась более и более, и ей угрожала неминуемая гибель. В таком положении находилась она к четырём часам утра 14 января. Не теряя присутствия духа, командир прибегнул к последним средствам для облегчения судна. Приказано было сбросить брифок-рей, обрубить утлегарь до эзельгофта, с бакштагами и штагами; с величайшею опасностью посланы были люди для обрубки на мачтах такелажа. Хотели выбросить за борт орудия, но не предстояло к тому никакой возможности. Все они с своими станками, как будто приросли к своим местам, составляя сплошные массы льда. Нельзя также было и подумать об открытии бортов; все усилия были обращены к обрубке льда везде, где только было возможно. Командир и офицеры, находясь безотлучно при работе, несмотря на изнеможение и жестокую стужу, поощряли людей. Некоторые из них, равно как и из нижних чинов, подвергались ушибам от падающих с мачт и стенег ледяных глыб. Таким-то напряжённым усилиям экипаж и судно обязаны своим спасением.
Но совсем другая участь постигла тендер Струя…
Действие этой боры было жестоко не только в Новороссийске, но и по всему Чёрному морю. Из донесения командира шестнадцатипушечной шхуны Ласточка, капитан-лейтенанта Данилевского, видно, что он в море подвергался такой же опасности. Выйдя из Севастополя 13 января при лёгком NO ветре, шхуна находилась почти на высоте Херсонского маяка. Вскоре с гор поднялся туман, покрывший весь горизонт густым, непроницаемым мраком. В тоже время от NO набежал жестокий шквал, предшественник сильного шторма, с которым ртуть в термометре опустилась до пятнадцати градусов ниже нуля по Реомюру. Люди, крепившие паруса, отморозили руки, так что их с трудом могли снять с марсов, после чего оттирали им льдом озноблённые члены, в чём и успели, но двое сильно пострадали.
Судно оставалось под штормовым грот-триселем во все рифы и рифленным фок-стакселем; но в полдень при повороте на левый галс последний был вырван.
Буря усиливалась; брызги от волнения, замерзая кругом и внутри судна, образовали везде слой толстого льда; снасти, паруса, шкивы в блоках, словом всё оледенело. Люди, разделённые на четыре смены, беспрестанно обрубали лёд, где и как было только можно. Они переменялись чрез каждые пять минут, но и в этот краткий промежуток от жестокого мороза лопаты и топоры падали у них из рук; их сменяли другими, которые не успевали отогреваться и, выходя снова на ужасную борьбу, изнурялись этою превозмогающею силы человеческие работою. От сильной качки нельзя было разогревать воду, которую сначала употребляли для оттайки льда. Носовая часть судна приметно стала погружаться. Несколько волн ходили уже через бак по длине всей шхуны, на которой с трудом успевали выкачивать и вычерпывать наполнявшуюся воду.
Между тем люди изнемогали от истощения сил. Такое бедственное положение продолжалось двое суток, и, конечно, судно неминуемо пошло бы ко дну, если б, к величайшему счастью, не последовало перемены ветра, который перейдя к SO, принёс с собою оттепель. Волнение стало утихать; не теряя ни минуты, разведён был огонь, о котором в продолжение двух суток не было и помину, стали кипятить воду и изготовили для людей горячей пищи, а между тем приступили к очистке льда в самых нужных частях вооружения и рангоута, для доставления возможности действовать парусами, для ускорения чего офицеры своими руками помогали людям.
К двум человекам, ознобившим руки при начале шторма, прибавилось ещё четыре с отмороженными ногами, которые свезены в новороссийскую сухопутную госпиталь и, по уверению судового медика, подавали надежду к выздоровлению.
Шхуна требовала конопатки ватервейсов, палубы и бархоута. От сильной качки в этих частях судна вышла из пазов смола, а местами и самая пенька. На шхуне оказалась течь во время шторма до шести дюймов, а при спокойном состоянии до одного дюйма в час постоянно.
В заключение своего донесения командир свидетельствует перед начальством о неутомимом усердии и примерной деятельности господ офицеров, состоявших на шхуне.
Из числа принесённых к берегу в Новороссийск судов, корвет Пилад при начале казался в сомнительном положении, потому что лёд, покрывавший всю его носовую часть с бушпритом и княвдегедом, составлял сплошную массу, под которою передняя часть судна погрузилась значительно, и трюм его был наполнен водою наравне с горизонтом моря. Но когда обрубили лёд, то облегчённая носовая часть поднялась сама собою более двух с половиной фут; приступлено к выкачке воды, которая пошла на убыль, а по выгрузке тяжестей представилась несомненная надежда к спасению корвета.
Двадцать пятого января натянули канаты с брошенных с кормы якорей; к ночи задул от SSO свежий ветр, нагнавший воду; корвет стал приподниматься, начали вытягивать канаты и корвет стащен благополучно. Он был приведён в Севастополь и вытащен на мортонов эленг для исправления. Седьмого марта стащен транспорт Гостогай, но для того судовые средства оказались недостаточными. Командир крейсирующего отряда, контр-адмирал Колтовской, обратил к этой работе людей и другие пособия с отряда. Сверх трёх транспортных завезено было ещё два якоря гуськом, взята на транспорт с снесённого с фрегатского места бриделя цепь; для выкачки транспорта к его собственным прибавлено ещё шесть помп, и сверх того выкачиваемая вёдрами вода с трудом пошла на убыль; но транспорт не трогался с места. По приказанию отрядного адмирала, транспорт был наклонён до десяти градусов и тогда весьма медленно стал подаваться вперёд; таким постепенным движением стащен на вольную воду. Значительных повреждений в судне не оказалось, но течи до шести дюймов в час на спокойной воде.
Гораздо труднее была работа при стаске парохода Боец; который стянут 8 марта. Для этой цели были употреблены шестнадцать якорей, две браги, пять гиней, пять шпилей и семнадцать подведённых стелюг. Артиллерия, часть машины, бывший на пароходе груз, всё было сгружено. Значительных повреждений на пароходе не оказалось; прибыль воды один дюйм в час.
Бриг Паламед, выброшенный на камни, от ударов о них приведён в разрушение, так что к спасению его не предстояло возможности.
Транспорт Гостогай прибыл в Севастополь, а пароход Боец в Керчь, где 6 апреля введён в гавань для исправлений.»