1831 год. Бриг Феникс. Командир, капитан-лейтенант барон К. Н. Левендаль. (Финский залив.) Возвращаясь в Кронштадт с безуспешных поисков пропавшей без вести шхуны Стрела (см. выше), в 10 часов вечера 24 сентября определил себя пеленгом Дагерортского маяка, от него на NO 10° в семнадцати милях и, следуя по OtN с свежим попутным от S ветром, в густой пасмурности, по 8 и по 9 узлов, через семь часов плавания, в пятом часу утра, когда сделал по счислению 62 мили и ожидал увидеть Наргэнский маяк, стал на камень у острова Юсари, в трёх с половиной милях от него к востоку. Сильное течение и неправильное действие магнитной стрелки около острова Юсари причинили такую великую ошибку в счислении. Рулевой за час пред этим предупреждал штурмана о колебании компаса на несколько румбов; но штурман, полагая, что это происходит от рысков судна, не обратил внимания на слова рулевого, показавшиеся ему решительною ложью, и менее всего полагая место брига близким Юсари, остававшегося по счислению милях в пятнадцати в стороне и ещё назади несколько. Капитан, бывший нездоровым, тотчас же вышел наверх, и голос его, по свидетельству одного из участников этого крушения, вначале несколько дрожавший, вскоре принял обычную твёрдость, призывая всех к исполнению их обязанностей. Бриг стоял носом, а середина и корма его находились на вольной воде, и глубина кругом от пятнадцати до двадцати сажен. Но вода наполнила трюм, следовательно, бриг был уже проломлен, и сойти с камня было бы опаснее нежели оставаться на нём. Чтобы удержать своё место, бросили якорь и срубили обе мачты. Опасались при этом, что мачты упадут не за борт, а на палубу, и особенно озабочивались грот-мачтою, имевшею большой уклон на корму; но обе они свалились весьма счастливо, упав на левую сторону, топами упёршись в камни, а нижними оконечностями оставаясь на сетках. Принайтовив их к борту и спустив в помощь им гик, образовали род стрел, которыми бриг значительно облегчился от ударов. Успели сделать несколько выстрелов, но порох вскоре подмочило. Вода уже подступала под самую палубу, и бочки интрюма, раскатываемые волнами, ломали всё внутри, повреждая даже скрепления; корма оседала всё более и более. Все средства к спасению — и то очень неверному — теперь заключались только в баркасе, могшем поместить до пятидесяти человек (он стоял на ростерах, и спустить его не было затруднения, потому что борт левого шкафута был почти весь погружён в воду), да четырёхвёсельной шлюпке, на которой по нужде поместилось бы десятеро; у третьего же гребного судна, капитанского катера, при спуске его на воду переломился борт. Но если б были гребные суда и для всей команды, ста сорока человек, куда ехать? Кругом ничего не видно; и где стоял бриг, никто не мог разгадать: более склонялись на то, что он на Ревельстейне, то есть 70 миль восточнее, на противном берегу.
По мере того как прекращалась деятельность, стало овладевать отчаяние… Вдруг все в один голос закричали: «С левой стороны судно видно!» Тотчас же развесили по бортам зажжённые фонари и стали со всею силою звонить в колокол. Между тем снова сгустела пасмурность, и всё скрылось от глаз. В уверенности, что действительно подле проходило судно — впоследствии узнали, что это была мгновенно открывшаяся ближняя скала — капитан послал по тому направлению подшкипера на четвёрке. Едва шлюпка отвалила от брига, как скрылась из виду.
Рассвело; но туман не прочищался. Бриг или, лучше сказать, остатки брига стояли спокойно: слышен был только стон членов его. Офицеры и команда были безмолвны; некоторые молились. Образ был вынесен наверх и поставлен у фок-мачты; тут же поставили и денежный сундук, при самом начале крушения сданный от часового боцману. Впоследствии только это и было спасено; прочее всё погибло.
Около десяти часов утра туман вдруг рассеялся, и тогда увидели с обеих сторон, вблизи и вдали, множество каменьев и скал. Шхеры! Вот где находился бриг! Этого никак не могли ожидать. Вскоре показались в юго-западной стороне два лоцманские бота; они увидели бедствующих и приближались к ним. Радость была чрезмерная. Все поздравляли друг друга, всё засуетилось, задвигалось. Но всякое движение в эту пору могло быть гибельно: вода была под самою палубою, а палуба почти отделилась от корпуса судна; она держалась только потому, что волнение стихло, и при начавшейся суматохе начала было расходиться. Тогда командир, взяв рупор, скомандовал: «Смирно, во фрунт!» — и команда повиновалась; это спасло её от погибели. Два ботика подошли, но к удивлению взяли только по 5 человек, хотя, по-видимому, могли взять гораздо более. Капитан упрашивал взять ещё нескольких; но они отказались и, сказав, что идут на остров Бусс-э, даже не ободрили надеждою, что вскоре воротятся. По удалении ботов стали перевозить команду на своём баркасе к ближайшему островку, и перевозка поручена старшему офицеру, лейтенанту Тверитинову. При этом капитан, обратясь к офицерам, спросил: кто желает остаться вместе с ним до окончания перевозки команды? Все остались, кроме доктора. Тот ещё в начале бедствия засел было в баркас и, ни слова не говоря по-русски, знаками приглашал четырёх матросов с собою, чтобы в случае, когда бриг станет тонуть, спастись вместе, не допуская других загрузить судна. Так он сам после рассказывал офицерам. Баркас ещё не достигнул места, назначенного для пристанища, как снова спустился туман и ветер стал свежеть. Добровольно оставшимися овладела досада и зависть; «но мы совестились обнаружить свои чувства», говорит один из участников.
Время, когда по расчёту должен был возвратиться баркас, уже прошло; а он не возвращался. Опасались, что в тумане он не найдёт брига, и беспрестанно звонили в колокол. Наконец туман несколько проредел, и увидели баркас, в самом деле едва не миновавшим брига: он был в полутора милях. В этот раз все были свезены и, разведя огонёк на пустынной скале, благодарили бога за спасение…
Здесь, в одном недавно обнародованном рассказе, приписываемом самому капитану, напечатанном в Вятских губернских ведомостях и перепечатанном в Ведомостях санкт-петербургской полиции 12 марта 1854 года, № 57, описаны следующие, весьма интересные обстоятельства.
«Когда бриг стал на камень, капитан приказал для облегчения судна срубить мачты и кидать всё в воду, а для примера велел своему денщику бросить в море всё его имущество. Денщик кинулся в капитанскую каюту, схватил шкатулку и бросил в воду; этому примеру последовали офицеры экипажа и за ними все матросы. Когда уже все были свезены, капитан с двумя офицерами оставались ещё на бриге и стояли на нём уже по колено в воде; переехали же на берег на подошедшей маленькой лодочке; после чего Феникс тотчас же пошёл ко дну. По выходе на берег первым делом капитана было принести благодарение господу сил, за чудесное своё и вверенных ему людей избавление, и послать в город с требованием экипажу пищи. Когда на судне началось бедствие, и матросы по обыкновению своему начали надевать чистые рубашки и молиться богу, капитан хотел взять из своей шкатулки нужные ему бумаги и деньги, но вместо их схватил второпях лежавшие на столе рапортички и положил их к себе в карман; деньги же и всё прочее остались в шкатулке. На камне он вспомнил обо всём этом и, полагая, что всё нужное в них, хотел увериться в том на самом деле, для чего опустил руку в свой боковой карман и вынул оттуда, к неописанному своему удивлению и невыразимой горести, старые рапортички. Но и тут твёрдость его не оставила: он подозвал к себе денщика и сказал ему: «Ну, брат, я думал, что мне придётся отвечать только за погибшее судно и что всё нужное со мною, но теперь уверился в противном: при мне нет ни одной копейки денег». — «Правда, ваше высокоблагородие, отвечал денщик, вы лишились бы всего, если б я вас послушался и бросил шкатулку в море». — «Ты, верно, шутишь? возразил капитан: Я сам видел, как ты бросил её за борт!» — «Я, сударь, бросил туда кусок дерева, а шкатулку спрятал под шинель». И с этим словом денщик подал капитану его шкатулку. Обрадованный несчастный капитан тут же щедро наградил своего верного денщика, назначив ему пенсию, и по отставке предложил ему жить у него в деревне, по смерть».
Вскоре приехал отправленный прежде подшкипер и с ним несколько ботиков и лодок окрестных жителей. К вечеру все переправились на остров Бусс-э и там разместились в двух лоцманских хижинах и в амбарах.
Бриг был совсем разрушен: корма отломилась и затонула, а носовую часть перевернуло вверх дном. Так погиб прекрасный Феникс — один из лучших бригов того времени. Место, где разбились, — от острова Юсари к O, в трёх с половиной милях. Лоцмана́ называли этот камень Английской банкой, потому что здесь когда-то совершилось крушение английского купеческого судна. Течение на месте крушения оказалось 1½ мили к N. О чрезвычайно сильном течении в эти дни подтвердили лоц-лейтенант Финляндии и местные лоцмана. Ошибочности курса могло содействовать и то обстоятельство, что у острова Юсари, как известно, компас неправильно действует. Через неделю команда, кроме небольшой части, оставленной с лейтенантом Тверитиновым для собирания выкидываемых вещей, отправлена в Свеаборг на бриге Коммерстракс и на купеческом судне, а из Свеаборга все перевезены в Кронштадт.
Следственная комиссия, разбиравшая дело об этом крушении, заключила, что ширина Финского залива в том месте, которым следовал барон Левендаль, хотя и не представляет опасностей в плавании, однако ж он мог бы избежать гибели, если бы при столь ненастной погоде не удалялся от места, определённого пеленгами маяка Дагерорт. Командир 2-й дивизии (к которой принадлежал бриг), вице-адмирал Ф. Ф. Беллинсгаузен, положил на этом мнение, совершенно противное: Имея попутный ветер, говорит он, и хорошо определённый отшедший пункт, барон Левендаль не должен был пережидать ночи или пасмурности, «и напротив того, когда бы он остался пережидать ночь или пасмурность, и если б тогда волнением или течением принесло бриг к северным берегам, то командир был бы обвинён тою же самою комиссией, за то что не продолжал плавания, имея благополучный ветер». Главный командир Кронштадтского порта адмирал П. М. Рожнов, и потом Аудиториатский департамент, согласились с мнением вице-адмирала Беллинсгаузена; но департамент заметил, что капитану Левендалю «следовало иметь более опытной распорядительности к принятию возможных мер предосторожности, а паче бдительного смотрения маячных огней»; лейтенанту Тверитинову по вступлению на вахту следовало донести командиру о сомнительности места; штурману Ларионову надобно было иметь более бдительности в смотрении маячных огней и записать в журнале время прохождения Оденсгольмского маяка. По этим обстоятельствам означенные три офицера преданы суду.
Суд оправдал их, пояснив, что недоумения насчёт исправности по службе этих офицеров возникли только от неполноты ответов. Капитан Левендаль, хотя и был болен, но большую часть ночной вахты находился наверху и лично наблюдал за курсом; лейтенант Тверитинов потому не представлял о сомнительности места, что оно было известно командиру, и притом не казалось слишком сомнительным; штурман Ларионов был довольно бдителен, но прохождение траверза Оденсгольмского маяка потому не записал, что маяк не был виден. Посему, «отнеся несчастный случай сей единственно к бывшему тогда необыкновенному течению и применяясь Морского устава кн. 3, гл. 1, арт. 67, на основании Воинских процессов ч. 2, гл. 5, пунк. 9 и 10, приговорил от суда учинить свободными». Аудиториатский департамент и потом Адмиралтейств-совет, в заседании 31 июля 1832 года, утвердили этот приговор Военного суда, и 30 сентября того же года последовала высочайшая конфирмация: Исполнить по мнению департамента.