Указомъ правительству Дипсодіи Пантагрюэль назначилъ Панурга владѣльцемъ замка Сальмигонденъ, приносившаго ежегодно 6.786.109.789 золотыхъ дукатовъ доходу, не считая дохода съ майскихъ жуковъ и улитокъ, доходившаго, на худой конецъ, отъ 2.435.768 до 2.435.769 барашковъ[1], порою же достигавшаго 1.234.554.321 цехина[2]. Новый владѣлецъ такъ хорошо хозяйничалъ, что менѣе нежели въ двѣ недѣли промоталъ вѣрный и невѣрный доходъ со своихъ владѣній за три года. Онъ промоталъ его, прошу васъ думать, не на основаніе монастырей, постройку храмовъ, училищныхъ зданій и больницъ или другія подобныя затѣи. Онъ истратилъ его на безчисленные банкеты и веселые пиры, на которые шелъ всякъ, кто хотѣлъ: всѣ добрые собутыльники, молодыя дѣвчоночки и хорошенькія бабенки. Онъ рубилъ лѣса, сжигалъ толстыя деревья на золу, бралъ деньги взаймы, покупалъ дорого, продавалъ дешево и поѣдалъ свой хлѣбъ на корню.
Пантагрюэль, увѣдомленный объ этомъ, нисколько не вознегодовалъ, не разсердился и не огорчился. Я уже говорилъ вамъ, что то былъ добрѣйшій изъ людей, малыхъ и великихъ, которые когда-либо опоясывались мечомъ. Онъ всѣ вещи принималъ съ хорошей стороны, все истолковывалъ по доброму. Никогда не терзался, ничѣмъ не скандализировался. Онъ бы не былъ такимъ разумнымъ человѣкомъ, если бы огорчался или сердился; потому что всѣ сокровища въ подлунномъ царствѣ и всѣ тѣ, что заключаетъ земля во всѣхъ своихъ измѣреніяхъ — въ вышину, глубину, ширину и длину — не достойны волновать наши чувства и смущать нашъ умъ и душу. Онъ только отвелъ Панурга въ сторонку и мягко замѣтилъ ему, что если онъ хочетъ такъ жить и не хочетъ беречь свое добро, то обогатить его будетъ невозможно или, по крайней мѣрѣ, очень трудно.
— Обогатить? — повторилъ Панургъ. Развѣ вы это задумали? Развѣ вы хотите, чтобы я былъ богатъ на этомъ свѣтѣ? Богомъ и всѣми добрыми людьми клянусь, жить весело — вотъ главное дѣло! Никакія другія старанія, никакія другія заботы не должны проникать въ святая святыхъ вашего божественнаго мозга. Пусть ясность вашего духа никогда не смущается подобными мелкими и досадными, тревогами. Пока вы живете весело, бодро, благополучно, я буду считать себя слишкомъ богатымъ. Всѣ кричатъ: «Хозяйство! Хозяйство!» Но иной, толкующій про хозяйство, ровно ничего въ немъ не понимаетъ. Объ этомъ надо меня спросить. И знаете лн, что я вамъ скажу: въ томъ, что мнѣ ставится въ порокъ, я только подражалъ парижскимъ университету и парламенту, — мѣстамъ, представляющимъ собою истинный источникъ и живую идею пантеологіи, какъ и всякой справедливости. Еретикъ тотъ, кто въ этомъ сомнѣвается или этому не вѣритъ. Они съѣдаютъ своего епископа или — что одно и то же — весь годовой, а иногда и двухгодичный доходъ со своей епархіи въ одинъ день, въ тотъ именно, когда вступаетъ въ должность. И онъ не можетъ отъ этого уклониться, если не хочетъ быть побитымъ каменьями. Кромѣ того, я слѣдую въ этомъ четыремъ главнымъ добродѣтелямъ:
Во-первыхъ, осторожности, забирая деньги впередъ. Вѣдь никто не знаетъ, что его ждетъ впереди. Кто знаетъ, простоитъ ли міръ еще три года? И даже если бы онъ простоялъ и дольніе, то есть ли такой безумный человѣкъ, который бы посмѣлъ быть увѣреннымъ, что еще проживетъ три года?
«Кто изъ людей такъ распоряжается судьбой, что можетъ разсчитывать прожить до завтра»[3].
Во-вторыхъ, справедливости отрицательной, потому что, покупая дорого, я покупаю въ кредитъ, а, продавая дешево, продаю на чистыя деньги. Что говоритъ Катонъ по этому поводу въ своемъ «Хозяйствѣ»? «Надо, говоритъ онъ, чтобы отецъ семейства былъ непрерывнымъ продавцомъ». Такимъ путемъ онъ непремѣнно станетъ, наконецъ, богатъ, если не закроетъ лавочки. И затѣмъ справедливости положительной: ибо кормлю добрыхъ, — замѣтьте это, добрыхъ, — и пріятныхъ сотоварищей, которыхъ судьба выкинула на голодную скалу, какъ и спутниковъ Улисса, безъ всякаго провіанта, и добрыхъ, замѣтьте это, — добрыхъ и молодыхъ, — замѣтьте: молодыхъ подругъ. Вѣдь, согласно изреченію Гиппократа, молодежь трудно переноситъ голодъ, въ особенности когда она жива, бодра, подвижна, легко увлекается и волнуется. А такая молодежь, въ свою очередь, дорога для людей доброжелательныхъ, потому что настроена въ духѣ Платона и Цицерона и считаетъ, что родилась въ міръ не для себя только, но готова жертвовать собой своей партіи и своимъ друзьямъ.
Въ-третьихъ, силѣ, такъ какъ я, подобно второму Милону Кротонскому, срубаю большія деревья, вырубаю глухіе лѣса, разоряю логовища волковъ и кабановъ, притоны разбойниковъ, убійцъ и фальшивыхъ монетчиковъ, убѣжища еретиковъ и превращаю ихъ въ мелкій кустарникъ или прекрасныя, открытыя поляны, приготовляю при звукѣ флейтъ и волымокъ арену для послѣдняго суда.
Въ-четвертыхъ, умѣренности, поѣдая свой хлѣбъ на корню, какъ отшельникъ, живу салатомъ и кореньями, становлюсь выше чувственныхъ аппетитовъ и сберегаю для калѣкъ и убогихъ. Ибо такимъ путемъ я обхожусь безъ полольщиковъ, которымъ надо платить деньги; безъ косарей, которые любятъ выпить и не разбавляютъ вино водою; безъ жнецовъ, которые хотятъ, чтобы ихъ кормили пирогами; безъ молотильщиковъ, которые, по свидѣтельству Thestilis Виргилія, обрываютъ въ садахъ весь чеснокъ, лукъ и шарлотъ; безъ мельниковъ, которые обыкновенно бываютъ мошенниками, и безъ булочниковъ, которые нисколько не честнѣе. Развѣ это малое сбереженіе? И къ тому же развѣ мало опустошеній производятъ полевыя мыши? Развѣ мало гніетъ хлѣба въ амбарахъ? И развѣ мало его истребляютъ крысы? Между тѣмъ изъ хлѣба на корню вы готовите прекрасный зеленый соусъ, который не отягощаетъ желудка, легко переваривается, не отуманиваетъ головы, возбуждаетъ жизненныя силы, веселитъ глазъ, подстрекаетъ аппетитъ, пріятенъ на вкусъ, бодритъ сердце, щекочетъ языкъ, придаетъ хорошій цвѣтъ лицу, укрѣпляетъ мускулы, очищаетъ кровь, облегчаетъ діафрагму, освѣжаетъ печень, разгоняетъ желчь, успокаиваетъ почки, сообщаетъ упругость всѣмъ членамъ тѣла, укрѣпляетъ позвонки, заставляетъ человѣка чихать, рыдать, кашлять, плевать, блевать, зѣвать, сморкаться, дышать, храпѣть, потѣть и представляетъ тысячу другихъ преимуществъ.
— Понимаю, отвѣчалъ Пантагрюэль, — вы хотите сказать, что не умные люди не сумѣютъ много истратить въ короткій срокъ. Вы не первый придумавшій эту ересь. Неронъ проповѣдывалъ ее и изъ всѣхъ смертныхъ восхищался своимъ дядей Калигулой, который ухитрился въ нѣсколько дней растратить все имущество и наслѣдство, оставленное ему Тиверіемъ. Но вмѣсто того, чтобы слѣдовать римскимъ законамъ противъ роскоши: закону Орхическому, Фанническому, Дидійскому, Лицинійскому, Корнеліевскому, Лепидинійскому, Антійскому и Коринѳійскому, которыми строго воспрещалось каждому проживать свыше того, что составляетъ его годовой доходъ, вы совершили proterviam, что у римлянъ являлось такою же жертвою, какъ пасхальный агнецъ у евреевъ. И тамъ и тутъ приличествовало съѣсть все, что можно, остальное же бросить въ огонь, но ничего не оставлять на завтра. Я могу про васъ сказать то, что сказалъ Катонъ про Альвидія, который, промотавъ все, что имѣлъ, напослѣдокъ сжегъ единственный домъ, остававшійся у него, чтобы сказать: «Consummatum est», или какъ позднѣе сказалъ Св. Ѳома Аквинскій, когда съѣлъ всю миногу: «Не велика бѣда».