За кулисами (Дорошевич)/ДО
 |
Текст содержит фрагменты на иностранных языках. Вы можете помочь развитию Викитеки, добавив в примечаниях их перевод на русский язык.
|
| За кулисами |
| Опубл.: «Одесскій листокъ», 1894, № 317. Источникъ: Дорошевичъ В. М. Собраніе сочиненій. Томъ VIII. Сцена. — М.: Товарищество И. Д. Сытина, 1907. — С. 22. |
— Вы бываете за кулисами?!
Человѣкъ, который бываетъ за кулисами!
Десятки мужчинъ и сотни дамъ хотѣли бы быть на вашемъ мѣстѣ.
Если бы продавались билеты на входъ за кулисы, на свѣтѣ не было бы людей богаче антрепренеровъ.
А можетъ-быть, тогда никто бы и не сталъ стремиться за кулисы.
Я отлично помню тотъ моментъ, когда я впервые отворилъ маленькую дверь съ крупной надписью:
«Постороннимъ лицамъ входъ строго воспрещается».
Справа спускалась какая-то декорація, слѣва какая-то декорація поднималась изъ-подъ пола.
Такъ что я долженъ былъ поджать локти прежде, чѣмъ сдѣлать нѣсколько шаговъ, — ежеминутно боясь провалиться въ какой-нибудь люкъ.
Вокругъ меня сновали средневѣковые воины, поселянки, старики съ бородами изъ пакли, студенты того самаго университета, гдѣ читалъ свои лекціи профессоръ Фаустъ!
Докторъ Фаустъ неистово ругалъ портного и каждую секунду желалъ, чтобъ его «взялъ чортъ».
Мефистофель, не обращая на это никакого вниманія, дружески допивалъ бутылку краснаго вина съ Валентиномъ.
Какъ будто это вовсе его не касалось.
Маргарита съ Зибелемъ сплетничали что-то про Марту.
У меня кружилась голова.
Черезъ минуту я былъ влюбленъ сразу во всѣхъ хористокъ.
А балерины, репетировавшія при закрытомъ занавѣсѣ вальсъ второго акта, казались мнѣ идеалами красоты.
Въ самомъ воздухѣ кулисъ есть что-то опьяняющее, какъ въ шампанскомъ. Словомъ, очутиться въ первый разъ въ жизни за кулисами — это такое наслажденіе, выше котораго есть только одно: получить приглашеніе бывать у артистовъ запросто.
Сотни мужчинъ и тысячи женщинъ хотѣли бы быть на вашемъ мѣстѣ.
Видѣть боговъ, когда они сходятъ со своего Олимпа.
Видѣть всѣхъ этихъ Фаустовъ, Раулей, Валентиновъ, Амнерисъ, Зибелей и Урбэновъ запросто, въ частной жизни!
Право, если антрепренеры захотятъ сдѣлать грандіознѣйшій сборъ по возвышеннѣйшимъ цѣнамъ, имъ стоитъ только объявить, что сегодня, вмѣсто всякаго спектакля, будетъ устроена для артистовъ вечеринка при открытомъ занавѣсѣ.
«Г-жа Кавальери будетъ наливать чай, г. Баттистини выпьетъ два стакана».
За полный сборъ можно будетъ ручаться.
Когда откроютъ кассу, въ ней ужъ не будетъ ни одной ложи бенуара или бельэтажа: барышники заранѣе возьмутъ все. Публика въ тысячу разъ болѣе интересуется артистами въ ихъ частной жизни, чѣмъ на сценѣ.
На сценѣ ихъ видятъ всѣ, а въ частную жизнь хочется взглянуть каждому, потому что этого не видитъ никто.
Есть тысячи людей, которые думаютъ, что тенора въ частной жизни только и дѣлаютъ, что вздыхаютъ, баритоны наполняютъ свою жизнь благороднѣйшими подвигами, а басы — интригами, что примадонны, вмѣсто обѣда, нюхаютъ цвѣты, а меццо-сопрано такъ и въ жизни всегда ходятъ въ трико.
Передъ вами человѣкъ, жившій въ одномъ отелѣ съ Зембрихъ, Котоньи, Баттистини, Таманьо — этого мало! Передъ вами человѣкъ, питавшійся лаврами самого Мазини!
Да-съ, я питался лаврами Мазини!
Это случилось очень просто.
Его человѣкъ имѣлъ обыкновеніе сбывать повару нашего отеля по десяти копеекъ всѣ лавровые вѣнки, которые подносили его «божественному» господину.
И весь отель ѣлъ разсольникъ съ лаврами Мазини.
Какая странная судьба постигаетъ иногда артистическіе лавры.
Лавры славы въ союзѣ съ гусиными потрохами!
Если вамъ угодно, я могу показать вамъ этихъ маленькихъ боговъ, когда они сходятъ со своего Олимпа.
Прикоснемся къ идоламъ, не боясь того, что съ нихъ слѣзетъ позолота.
Primo tenore assoluto[1] править
Онъ вернулся съ репетиціи, пообѣдалъ и до спектакля дѣлать ему рѣшительно нечего.
Въ гости итти нельзя: онъ сегодня поетъ.
Спать не хочется.
Читать, — они никогда ничего не читаютъ.
Онъ шестнадцать разъ прошелся по комнатѣ по діагонали, десять разъ вдоль стѣнъ, сосчиталъ на полу двадцать четыре паркетныхъ шашки, полежалъ, разсмотрѣлъ на потолкѣ всѣ пятна, два раза принимался разсматривать висящія на стѣнкѣ номера объявленія, рѣшительно не зная, что въ нихъ написано, онъ посидѣлъ уже у окна и поводилъ пальцемъ по стеклу.
Словомъ, всѣ развлеченія исчерпаны.
И вотъ ему приходитъ въ голову:
— А попробовать взять сегодняшнее do[2]…
Беретъ.
Do[2] какъ do[2]! Даже отлично. Но какъ будто немножко сипитъ.
Ну-ка попробовать еще разъ!
— Do-o-o-o[2]!
Сипитъ или не сипитъ? Какъ будто и нѣтъ, какъ будто и да. Чортъ его знаетъ.
Не разберешь.
Надо посмотрѣть горло.
Онъ беретъ зеркало, становится противъ свѣта.
Горло, кажется, ничего. Красноты нѣтъ.
А какъ будто и есть!
На всякій случай лучше попульверизировать.
Онъ пульверизируетъ.
Ну-ка теперь.
— Do-o-o[2]!!!
Положительно сипитъ.
Необходимо пополоскать.
— Do-o-o[2]!!!
— Do-o-o[2]!!!
Еще хуже.
Ахъ, чортъ возьми, нужно паровой пульверизаторъ.
Онъ дрожащей рукой зажигаетъ спиртовую лампочку.
Пульверизація сдѣлана.
— Do-o-o[2]!
Надо еще. Еще сдѣлано.
— Do-o-o[2]!
Ну, теперь окончательно слышно, что сипитъ.
Надо лечь и положить компрессъ.
Ужасное положеніе. Вечеромъ пѣть, а тутъ… Ну-ка попробовать, помогъ компрессъ?
— Do-o-o[2]!
Вотъ такъ сипитъ!
Теноръ схватывается за голову.
— Что дѣлать?.. Горчичникъ?
Онъ ставитъ горчичникъ.
— Не попульверизировать ли еще?
Онъ пульверизируетъ.
— Не положить ли еще компрессъ?
Онъ кладетъ.
— Ну, теперь!
Теноръ набираетъ воздуху, чтобы изо всей силы хватить «do»[2], и изъ его груди вылетаетъ отчаяннѣйшее:
— Ща-а-а-а!
Онъ схватываетъ себя за волосы, глядитъ кругомъ сумасшедшимъ взглядомъ, затѣмъ кидается къ звонку.
Черезъ часъ онъ лежитъ въ постели.
Докторъ прописываетъ шестой рецептъ. Антрепренеръ разрываетъ на себѣ пиджакъ. Полный сборъ возвращается обратно. Публика ругается.
Спектакль отмѣненъ «по болѣзни тенора». Это вѣчная, старая, но всегда новая исторія. Если же, при всемъ желаніи, теноръ не замѣтитъ въ горлѣ никакой красноты, — у него непремѣнно зачешется въ носу, — и онъ будетъ промывать носъ до тѣхъ поръ, пока вмѣсто «do»[2], у него не получится:
— Но-о-о-о!
Они лѣчатся отъ скуки и заболѣваютъ отъ лѣченія.
Баритонъ править
Онъ никогда не лѣчится.
Онъ постоянно здоровъ.
И знаете — почему?
Благодаря шерстяной фуфайкѣ.
— О, эта шерстяная фуфайка!
Это трагическое восклицаніе принадлежитъ одной пожилой дамѣ, съ которой мы однажды разговорились о воспоминаніяхъ ея молодости. Она произносила «о, эта шерстяная фуфайка!» съ такимъ видомъ, какъ будто рѣчь шла о какомъ-нибудь чудовищѣ.
И это было, дѣйствительно, чудовище, которое разлучило ее съ любимымъ человѣкомъ. Если вѣрить ея словамъ, — а ей не зачѣмъ было лгать: все это дѣла давно минувшихъ дней, — эта фуфайка какимъ-то шерстянымъ призракомъ стояла между ними.
Она урывается отъ мужа на пять минутъ и забѣгаетъ къ нему въ отель, чтобы обмѣняться парой словъ и тремя поцѣлуями. А онъ вмѣсто того, чтобы кинуться къ ней навстрѣчу, кричитъ изъ сосѣдней комнаты:
— Погоди, погоди, я еще не одѣтъ. Сейчасъ выйду.
— Ахъ, Боже мой. Да не фракъ же ты, надѣюсь, надѣваешь!
Каждая минута дорога, а онъ кричитъ:
— Не фракъ, но я запутался въ моей шерстяной фуфайкѣ.
Послѣ спектакля она ждетъ его на углу въ каретѣ такъ долго, что карета начинаетъ обращать на себя вниманіе городового.
— Наконецъ-то! Почему ты такъ долго? А, я понимаю! Ты ухаживаешь за примадонной…
Онъ смотритъ на нее удивленными глазами:
— За примадонной?! Вотъ глупости! Просто человѣкъ куда-то забросилъ мою фуфайку, и я долго не могъ ея найти.
Вездѣ и всегда шерстяная фуфайка!
Ему предлагаютъ очаровательнѣйшую поѣздку за городъ, а онъ говоритъ:
— Хорошо, я могу поѣхать, потому что на мнѣ моя фуфайка.
Ему говорятъ:
— Ты пѣлъ сегодня, какъ маленькій богъ.
А онъ отвѣчаетъ:
— Да, я былъ въ голосѣ, потому что всегда ношу мою фуфайку!
Не дай Богъ никому любить человѣка, который носитъ шерстяную фуфайку!
Такъ закончила свой разсказъ бѣдная, фуфайкой убитая женщина.
Basso profundo[3] править
Милѣйшій человѣкъ, котораго жестоко обидѣла судьба.
Дать голосъ, съ помощью котораго можно только напугать женщину.
На сценѣ изображаетъ злодѣевъ, а въ жизни всегда добродушнѣйшій человѣкъ.
Его несчастіе — его голосъ.
Имъ очень дорожатъ въ отелѣ. Онъ тихій, прекрасный, спокойный жилецъ. Онъ возвращается сейчасъ же послѣ спектакля, и швейцарамъ не надоѣдаютъ изъ-за него никакія дамы, потому что онъ, по самому голосу, нѣсколько философъ и стоитъ «выше этихъ пустяковъ».
Но его голосъ!
Въ одинъ прекрасный день ему отъ скуки приходитъ фантазія испробовать свой голосъ.
А ну-ка:
— Fa-a-a[4]!
Въ номерѣ справа испуганно взвизгиваетъ собака.
Въ номерѣ слѣва жилица отъ испуга падаетъ въ обморокъ.
Изъ номера напротивъ вылетаетъ перепуганный господинъ съ заспаннымъ лицомъ.
— А? что? Гдѣ горитъ? Что горитъ?
Но басу понравилось его «fa»[4], и онъ рѣшаетъ для собственнаго удовольствія пустить какъ слѣдуетъ.
— So-o-o-ol[5]!
Нота за нотой, одна громоподобнѣе другой, летятъ другъ за дружкой.
Собака въ номерѣ справа заливается страшнымъ, душу раздирающимъ лаемъ.
Сосѣдка слѣва отъ испуга испускаетъ истерическіе вопли.
Господинъ, живущій напротивъ, кричитъ:
— Хозя-я-яина!!!
Гдѣ-то плачутъ дѣти. Какая-то старушка съ испуга попадаетъ въ чужой номеръ.
И надо всѣмъ этимъ гремитъ:
«Пифъ, пафъ, пуфъ! |
распѣвшагося пѣвца.
Къ вечеру ему отказываютъ отъ квартиры и возвращаютъ назадъ деньги.
Онъ съ изумленіемъ смотритъ на управляющаго, который поясняетъ:
— Помилте! Такъ безобразничать невозможно. Ежели который человѣкъ, хоть и выпимши, но до такого безобразія невозможно. Скандалъ-съ!
Хорошо еще, что онъ не понимаетъ по-русски. Бѣдняга перебирается въ другой отель, гдѣ тоже проживетъ до тѣхъ поръ, пока ему не придетъ въ голову ужасная мысль послушать свое чудовище.
Сопрано драматическое править
Судьба предназначила ей изображать кипучія страсти.
И природа всегда награждаетъ драматическихъ сопрано основательнѣйшимъ тѣлосложеніемъ.
Очевидно, страсть любитъ большое помѣщеніе. Но между пылкой Аидой и полной дамой, пересчитывающей мужнино бѣлье, нѣтъ ничего общаго.
Драматическое сопрано почти всегда замужемъ. И почти всегда пользуется превосходнѣйшимъ семейнымъ счастьемъ.
Страсти успѣваютъ надоѣсть на сценѣ. Послѣ горячаго дуэта съ Раулемъ пріятно съѣсть разогрѣтые битки съ мужемъ.
Я всегда относился съ большимъ почтеніемъ къ этому голосу.
Если бы вы знали, какіе прелестные свивальники для своихъ малютокъ онѣ дѣлаютъ изъ тѣхъ лентъ, которыми вы обвязываете ваши букеты!
Мужъ драматическаго сопрано всегда спокойнѣйшій человѣкъ на свѣтѣ.
Одно, что его немножко мучитъ, это безпрестанно смотрѣть горло своей супруги, нѣтъ ли тамъ красноты.
Онъ долженъ смотрѣть горло каждыя пять минутъ.
Каждыя пять минутъ онъ стоитъ и смотритъ въ раскрытый ротъ своей супруги.
Въ этой позѣ они и проводятъ всю свою жизнь.
Сопрано колоратурное править
Вообразите себѣ человѣка, которому въ карманъ посадили маленькую птичку.
Птичка можетъ улетѣть, она можетъ задохнуться, ее можно придавить! Чортъ возьми, да развѣ можно перечислить все, что можетъ случиться съ птичкой?
Это величайшая каторга на свѣтѣ!
Человѣкъ ходитъ, садится, ѣстъ, разговариваетъ и каждую секунду долженъ думать:
«А что моя птичка?»
У нея соловей въ горлѣ.
Крошечный сквознякъ, — и соловей улетѣлъ. Она боится простудить его даже своимъ дыханіемъ.
Вся ея жизнь — непрерывный трепетъ передъ сквознякомъ.
Она всю жизнь похожа на человѣка, который только что выздоравливаетъ отъ воспаленія легкихъ.
Если у нея есть мамаша, — а у колоратурныхъ пѣвицъ всегда есть мамаша, — она обязана стоять въ кулисѣ съ теплымъ платкомъ.
Едва она сходитъ со сцены, ее закутываютъ такъ, что она задыхается, и чуть не на рукахъ уносятъ въ уборную.
Если вы явились къ ней съ визитомъ засвидѣтельствовать свое восхищеніе предъ талантомъ, она смотритъ на васъ, какъ будто передъ ней внезапно появился бенгальскій тигръ.
Вы съ холода, — и можете ее простудить.
Цѣлый день она занята тѣмъ, что кричитъ:
— Ахъ, затворяйте двери!
Какъ будто сосѣднія комнаты переполнены пантерами.
Если вы подошли къ окну, — она близка къ обмороку.
Отъ окна вы подойдете къ ней и простудите ее.
До протянутой руки она дотрогивается осторожно, однимъ пальчикомъ, какъ до льдины.
А когда горничная проходитъ по уборной, она рыдаетъ:
— Она дѣлаетъ вѣтеръ! Меня хотятъ простудить.
И такъ всю жизнь.
Контральто править
На свѣтѣ не существуетъ контральто высокаго роста.
Онѣ плотны и приземисты.
Вѣдь надо же, чтобы было откуда вылетать этимъ огромнымъ, чуть не басовымъ нотамъ.
Про женщинъ говорятъ, что онѣ любятъ сплетничать.
Но клянусь чѣмъ угодно, что никогда ни одна сплетня не вылетала на контральтовыхъ нотахъ.
Контральто слишкомъ серьезны для этого. Сплетня раздается только на высочайшихъ, чисто-сопранныхъ нотахъ.
Никогда не слѣдуетъ ухаживать за контральто.
Вы услышите отказъ на нижнихъ нотахъ. Да въ этомъ регистрѣ странно бы звучало:
— Люблю!
Если рядомъ съ вами живетъ контральто, и вы слышите высокія ноты, — это значитъ, что она ругаетъ свою камеристку.
Если вы слышите ноты нижняго регистра, — это значитъ, что она отчитываетъ какую-нибудь легкомысленную подругу меццо-сопрано.
Вы рѣдко услышите смѣхъ.
Это удивительно ворчливый и серьезный народъ.
Если бы онѣ не обладали контральто, — изъ нихъ бы вышли профессора математики.