Доподлинное сказание о некоем стрюцком, просветителе далёких окраин (Дорошевич)/ДО
| Доподлинное сказаніе о нѣкоемъ стрюцкомъ, просвѣтителѣ далекихъ окраинъ : Страничка изъ лѣтописи города Макаро-Телятинска |
| Источникъ: Дорошевичъ В. М. Папильотки. — М.: Редакція журнала «Будильникъ», 1893. — С. 123. |
Въ лѣто отъ сотворенія міра неизвѣстно какое, были присланы изъ просвѣщенныхъ центровъ морскимъ путемъ въ городъ Макаро-Телятинскъ пять персонъ людей, изъ коихъ четыре персоны пребыли въ неизвѣстности, а пятая персона, поименованная туземными обывателями «стрюцкимъ» — проявила себя введеніемъ въ городѣ Макаро-Телятинскѣ новыхъ законовъ.
Сіи для всея Россіи опубликованные законы, хотя своевременно и были присланы въ Макаро-Телятинскъ въ коленкоровомъ переплетѣ, — но до прибытія стрюцкаго въ дѣйствіе приведены не были, а обернуты были для предохраненія отъ пыли въ бѣлую бумагу и положены въ сохранное и отъ огня безопасное мѣсто.
Произошло-же сіе, благодаря полному отсутствію среди туземцевъ юридическихъ познаній и первобытной простотѣ, въ коей туземцы не только другъ друга по наружности, имени, отчеству и голосу, но даже и по запаху знали. Въ сей-же простотѣ младенческой Макаро-Телятинскъ только и дѣлалъ, что кумился, никакихъ другихъ гражданскихъ обязанностей не исполнялъ и не судился. Если-же происходили неизбѣжныя въ общежитіи распри, то никто къ защитѣ закона не прибѣгалъ, исковъ и обвиненій не вчинялъ, — а дѣло кончалось полюбовно, и виновный долженъ былъ, въ наказаніе, звать всѣхъ на уху и во время ухи трижды обиженнаго облобызать. Тѣмъ все и кончалось; и уха въ Макаро-Телятинскѣ варилась ежедневно, и губы у всего города отъ лобызаній припухли. Такъ и ходили макаро-телятинцы сытые и съ губами припухшими.
Родомъ-же занятій макаро-телятинцевъ было хожденіе по морю вдоль береговъ своихъ и смотрѣніе за контрабандистами, коихъ не было, такъ что стража, вмѣсто контрабандистовъ, ловила осетровъ преизрядныхъ, кои въ городѣ и поѣдались сообща и съ единодушіемъ.
Такъ жили макаро-телятинцы.
Вышеозначенныя-же пять персонъ были присланы морскимъ путемъ за совершеніе въ центрахъ дѣяній, заранѣе «предусмотрѣнныхъ», а изъ нихъ стрюцкій совершилъ все, что только есть на свѣтѣ «предусмотрѣннаго», и потому юридическими познаніями владѣлъ по опыту и въ совершенствѣ.
Прибылъ-же стрюцкій въ городъ, имѣя въ карманѣ имущества — двѣ рыбки соленыя, и когда рыбокъ тѣхъ съѣлъ, то сталъ, изъ вѣжливости, обывателямъ дѣлать визиты, и столь счастливо, что всегда попадалъ къ обѣду. Переобѣдавши-же у всѣхъ, онъ взялъ да и ввелъ новые законы.
Такъ какъ въ хожденію вдоль береговъ и ловлѣ осетровъ и контрабандистовъ способностей онъ не имѣлъ, то измыслилъ онъ себѣ способъ пропитанія новый, и тѣмъ способомъ и жизнь свою отъ недостатка питанія не потерялъ, и капиталъ пріобрѣлъ, и городъ просвѣтилъ, и память по себѣ оставилъ.
А сдѣлалъ онъ это утромъ, явившись къ г. капитану таможеннаго судна и задавши ему такой вопросъ приватный:
— А не именовалъ-ли васъ, государь мой, вчерашняго числа сего года шкиперъ Вертихвостовъ дуракомъ, когда вы при семи пикахъ объявили простую игру?
Капитанъ припомнилъ и отвѣчалъ:
— Точно именовалъ, но что-жъ изъ этого? Мы часто другъ друга такъ именуемъ, но не обижаемся.
А стрюцкій тутъ очень строго и пояснилъ ему законъ.
— Это, — говоритъ, — по вашему «что изъ этого», — а законъ гласитъ иначе, и наименованіе «дуракомъ» — именуетъ личнымъ оскорбленіемъ на словахъ… Какъ-же это: законъ гласитъ одно, а вы говорите другое!.. Не есть ли это неповиновеніе закону, вамъ особливо, какъ лицу служащему, непозволительное?.. При томъ-же г. шкиперъ въ лицѣ вашемъ оскорбилъ начальника, своего капитана, и чрезъ то совершилъ сугубо наказанное дѣяніе… А вы говорите: «что изъ этого»?.. Воля ваша, а я этого не перенесу и о такомъ явномъ неповиновеніи законамъ отпишу въ губернію… Вы ужъ меня извините…
Капитанъ, какъ человѣкъ морской и сухопутныхъ законовъ незнающій, испугался до послѣдней крайности и умолялъ стрюцкаго въ губернію не писать. Тотъ поколебался, но пришелъ къ соглашенію.
— Хорошо-съ, — говоритъ, — для васъ пренебрегу своимъ долгомъ и заставлю замолчать возмущенное чувство… Но вы извольте сіе исправить, пожаловать мнѣ осетра и пять рублей денегъ, и къ сей просьбѣ, кою я на шкипера Вертихвостова мировому судьѣ напишу, руку приложить…
Такъ и сдѣлали. Явившись къ мировому, стрюцкій передалъ ему отъ капитана прошеніе и тѣмъ его въ несказанное изумленіе повергъ.
— Помилуйте, — сказалъ г. мировой судья, — у меня и дѣлъ-то никогда не было, и цѣпью-то моей ребятишки играютъ, и на бланкахъ-то для повѣстокъ жена каждое воскресенье пироги печетъ… Что это такое?.. Какое-то тамъ еще дѣло?.. Я завтра хотѣлъ ѣхать вдоль береговъ ходить…
А стрюцкій ему на это со строгостью отвѣтилъ:
— Ваше дѣло не вдоль береговъ ходить, а въ камерѣ сидѣть…
А мировой спросилъ:
— Что-жъ я въ камерѣ сидѣть буду, если дѣловъ нѣтъ?
А стрюцкій отвѣтилъ:
— А не есть-ли это отсутствіе дѣловъ — бездѣйствіе власти?..
И, упомянувъ о губерніи, стрюцкій взялъ, для успокоенія поруганнаго чувства, стерлядь и семь рублей денегъ… Мировой-же просьбу принялъ, цѣпь у дѣтей отнялъ и на себя надѣлъ и даже на своей спальной надпись сдѣлалъ: «канцелярія».
Стрюцкій, межъ тѣмъ, и къ засѣданію приступилъ.
— А позвольте, — говоритъ, — спросить васъ, по какому праву жена мироваго пироги печетъ на повѣсткахъ? И почему вы о семъ куда слѣдуетъ не отписываете? И не есть-ли это попущеніе власти?
И, упомянувъ о губерніи, и тутъ поруганное чувство двумя пудами головизны и десятью рублями денегъ удовлетворилъ и засѣдателя подвинулъ на вчиненіе противъ мироваго дѣла объ упущеніяхъ по службѣ, послѣ чего поскакалъ къ шкиперу Вертихвостову, коему, сообщивъ о томъ, что капитанъ его, шкипера, обвиняетъ въ оскорбленіи, привелъ шкипера въ неистовство и подвигнулъ такое прошеніе сочинить:
«Потому-что до сихъ поръ слово „дуракъ“ употребляемо было въ обиходѣ часто и общепринято, и самъ капитанъ не однажды такъ меня аттестовалъ, то и я употребилъ сіе слово по простотѣ, безъ обиднаго намѣренія, что и капитану вполнѣ вѣдомо. А потому и обвиненіе его является недобросовѣстнымъ и прошу его, капитана, наказать».
Принявъ-же отъ шкипера мзду, снова посѣтилъ стрюцкій капитана и, о шкиперовомъ прошеніи упомянувъ, сказалъ:
— А не есть ли недобросовѣстно сіе обвиненіе въ недобросовѣстномъ обвиненіи, и не обязаны-ли вы таковое, какъ явно закономъ предусмотрѣнное, преслѣдовать?..
И написавъ вторую просьбу г. капитану, пріялъ стрюцкій вторую мзду, и возвратившись въ домъ свой, — всю собранную рыбу посолилъ и началъ питаться.
Съ того-же дня всѣ законные институты въ Макаро-Телятинскѣ задѣйствовали, и новые законы были изъ бѣлой бумаги развернуты.
Вмѣсто хожденія вдоль береговъ, жители принялись за хожденіе къ мировому судьѣ, и стрюцкій началъ ужъ грязновыя прошенія подавать, ибо на переписку начисто не имѣлъ времени.
И столько за это время стрюцкій насолилъ рыбы, что даже началъ ее поставлять на вновь открытые макаро-телятинскіе «Титы», кои вѣчно съ тѣхъ поръ пребывали полны.
Кончилось-же это все тѣмъ, что, пересажавши всѣхъ г. мировой судья, однажды, усмотрѣвъ какой-то свой промахъ, обругалъ себя вслухъ «дуракомъ», — но тутъ-же привлекъ самъ себя за «оскорбленіе въ присутственномъ мѣстѣ должностнаго лица, при исполненіи имъ своихъ обязанностей». И даже въ приговорѣ присовокупилъ, что «такое дѣяніе тѣмъ непростительнѣе, что совершено мировымъ же судьею противъ мироваго судьи, а потому и подлежитъ наказанію болѣе строгому»…
Съ тѣхъ поръ стрюцкій единолично гулялъ въ городѣ Макаро-Телятинскѣ, а всѣ туземцы въ Титахъ имѣли пребываніе.