Каландрино, Бруно и Буффальмакко идутъ искать на рѣчкѣ Муньоне камѣнь геліотропъ, и Каландрино думаетъ, что нашелъ его. Онъ возвращается домой съ грудою камней, жена его бранитъ, а онъ, раздраженный, бьетъ ее и разсказываетъ своимъ друзьямъ о томъ, что они знаютъ лучше его.
Дамы такъ хохотали надъ новеллою Памфило, что и теперь еще продолжаютъ хохотать; когда же онъ кончилъ свой разсказъ, королева повелѣла Элизѣ начинать новый, и та, все еще будучи не въ силахъ уняться отъ смѣха, начала такъ:
— Ужь не знаю, дорогія мои, удастся ли мнѣ такъ же насмѣшить васъ моимъ разсказомъ, какъ насмѣшилъ Памфило; впрочемъ, моя исторія тоже забавна и, надѣюсь, понравится вамъ.
Нашъ городъ, какъ извѣстно, очень богатъ по части разныхъ чудныхъ обычаевъ и странныхъ людей. Жилъ тамъ недавно одинъ живописецъ, по имени Каландрино, человѣкъ простой и весьма недальняго ума. Почти все свое время онъ проводилъ съ двумя другими живописцами, изъ которыхъ одного звали Бруно, а другого Буффальмакко. Оба они были люди веселаго нрава, умные и хитрые, дружили же съ Каландрино только ради того, чтобы иной разъ позабавиться насчетъ его простоты, устроивъ ему разныя штуки.
Жилъ еще въ это же время во Флоренціи нѣкто Мазо даль Саджо, молодой человѣкъ, чрезвычайно веселый, забавникъ и затѣйникъ, охотникъ до разныхъ продѣлокъ. Услыхалъ онъ о необычайной простотѣ Каландрино и порѣшилъ воспользоваться ею, чтобы устроить ему какую-нибудь штуку, напримѣръ, заставить его повѣрить какой-нибудь чепухѣ. Однажды онъ былъ въ церкви св. Іоанна и какъ разъ засталъ тамъ Каландрино; тотъ стоялъ и разсматривалъ живопись и скульптурныя украшенія, которыя недавно были помѣщены надъ алтаремъ этого храма. Мазо рѣшилъ воспользоваться и мѣстомъ, и благопріятнымъ временемъ для приведенія въ исполненіе своей выдумки. Вмѣстѣ съ однимъ своимъ пріятелемъ, посвященнымъ въ его планы, онъ подошелъ къ Каландрино и, какъ бы не замѣчая его, началъ разговоръ о чудныхъ свойствахъ разныхъ камней. Мазо разсуждалъ съ такимъ видомъ, словно былъ тончайшимъ знатокомъ по этой части. Каландрино сталъ прислушиваться къ ихъ разговору; черезъ нѣсколько времени онъ всталъ и, видя, что разговоръ идетъ вслухъ и громко, подошелъ къ разговаривавшимъ; этого только и надо было Мазо. Онъ продолжалъ ораторствовать, и Каландрино спросилъ его, гдѣ находятъ эти чудодѣйственные камни. Мазо отвѣчалъ, что ихъ находятъ въ Берлинцоне, въ странѣ басковъ, въ мѣстности, называемой Бенгоди; тамъ виноградныя лозы подвязываютъ къ тычинамъ сосисками, а гуся покупаютъ за деньги и даютъ въ придачу гусенка; тамъ есть цѣлая гора изъ тертаго пармезана, а на ней живутъ люди, которые только и дѣлаютъ, что изготовляютъ макароны и марципаны и жарятъ ихъ въ сокѣ изъ каплуновъ, а потомъ кидаютъ внизъ: кто сколько поймаетъ, столько и съѣдаетъ. А у подножія той горы протекаетъ ручеекъ изъ вина тончайшаго вкуса и букета, притомъ безъ примѣси хотя бы капли воды.
— Вотъ такъ благодатная земля! — воскликнулъ Каландрино. — Только скажи, пожалуйста, что же дѣлаютъ потомъ съ тѣми каплупами?
— Баски все съѣдаютъ! — отвѣчалъ Мазо.
— А ты самъ бывалъ тамъ? — спросилъ Каландрино.
— Вотъ тоже спросилъ — бывалъ ли! Тысячу разъ бывалъ! — отвѣчалъ Мазо.
— А далеко ли это отсюда, за сколько миль?
— Да столько миль, что въ цѣлую ночь не пересчитаешь! [1].
— Стало быть это дальше Абруццовъ? — любопытствовалъ Каландрино.
— Да, чуть-чуть подальше, — отвѣчалъ Мазо.
Простакъ Каландрино, видя, что Мазо все это говоритъ съ самымъ серьезнымъ видомъ, безъ улыбки, вѣрилъ всему, что тотъ наплелъ, какъ самой непреложной истинѣ.
— Ну, это для меня слишкомъ далеко, — сказалъ онъ. — Будь поближе, непремѣнно хоть разокъ собрался съ тобой туда, чтобы только поглядѣть, какъ дѣлаютъ эти макароны, да захватить съ собою хорошую порцію. Но вотъ что скажи ты мнѣ, милый человѣкъ: въ нашихъ мѣстахъ нигдѣ не находятъ такихъ чудесныхъ камней?
— У насъ находятъ два сорта камней, обладающихъ самою удивительною силою, — отвѣчалъ Мазо. — Одинъ сортъ — это жерновой камень изъ Сеттиньяно и Монтиши, обладающій свойствомъ, когда его ставятъ на мельницы, дѣлать муку; поэтому-то въ тѣхъ мѣстахъ и ходитъ поговорка, что отъ Бога исходятъ милости, а изъ Монтиши — жернова. Но этихъ жернововъ тамъ такое множество, что они у насъ такъ же мало цѣнятся, какъ у нихъ изумруды; а у нихъ тамъ цѣлыя горы изумрудовъ, больше чѣмъ гора Морелло, и они такъ сверкаютъ и горятъ среди ночи, что Боже упаси! И знай еще, что если кто сумѣетъ вставить такой жерновъ въ кольцо, прежде чѣмъ его выломаютъ, и увезетъ его въ Суданъ, тому стоитъ только пожелать чего-нибудь, и все тотчасъ сбудется! Есть еще другой сортъ камня, который мы, ювелиры, называемъ геліотропомъ; этотъ камень обладаетъ чудеснѣйшею силою: кто его носитъ на себѣ, тотъ становится невидимкою; его никто не видитъ, гдѣ бы онъ ни былъ.
— Вотъ это камни! — изумлялся Каландрино. — А скажи, гдѣ можно достать тотъ камень, о которомъ ты сейчасъ говорилъ?
— Въ рѣчкѣ Муньоне [2] они часто встрѣчаются, — отвѣчалъ Мазо.
— А какой они величины, каковы цвѣтомъ? — спрашивалъ Каландрино.
— Величины разной, — отвѣчалъ Мазо, — одинъ больше, другой меньше, а цвѣтомъ — всѣ вродѣ какъ бы черные.
Каландрино все это старательно запомнилъ, а самъ, сдѣлавъ видъ, будто занятъ совсѣмъ другимъ, ушелъ отъ Мазо и тотчасъ порѣшилъ пойти искать этихъ камней. Но тутъ онъ вспомнилъ о своихъ закадычныхъ друзьяхъ, Бруно и Буффальмакко, и захотѣлъ непремѣнно подѣлиться съ ними своею новостью. Онъ пустился въ поиски за ними, чтобы захватить ихъ вмѣстѣ съ собою добывать чудесные камни, и все утро пробѣгалъ, нигдѣ ихъ не находя. Наконецъ, уже послѣ девяти часовъ вдругъ вспомнилъ, что они теперь въ Фаенцѣ работаютъ въ тамошнемъ женскомъ монастырѣ. Несмотря на страшный зной, онъ, бросивъ всѣ свои дѣла, побѣжалъ туда къ нимъ, вызвалъ ихъ и сказалъ:
— Друзья мои, коли вы захотите повѣрить мнѣ, то мы можемъ сдѣлаться богатѣйшими людьми во всей Флоренціи! Я слышалъ отъ человѣка, вполнѣ достойнаго вѣры, что въ Муньоне можно найти одинъ камень; кто его носитъ на себѣ, тотъ становится невидимымъ. Намъ слѣдуетъ безъ малѣйшаго промедленія, прежде чѣмъ кто-нибудь другой узнаетъ объ этомъ, отправиться на поиски этого камня. Мы навѣрное найдемъ его, потому что я знаю его примѣты. А какъ только найдемъ его, тутъ ужь наше дѣло ясное: намъ останется только захватить съ собою камни, подойти къ столу любого мѣнялы и захватить съ него столько дукатовъ, сколько заблагоразсудится. И никто насъ не увидитъ. Такимъ манеромъ мы скоро разбогатѣемъ безъ всякаго труда, и не надо намъ будетъ размалевывать эти стѣны и лазать по нимъ на манеръ улитки!
Бруно и Буффальмакко, слыша эти удивительныя рѣчи, едва удерживались отъ смѣха, но виду не показывали, а только переглядывались, какъ бы въ крайнемъ изумленіи. Разумѣется, они тотчасъ подхватили и одобрили мечтанія Каландрино. Буффальмакко только спросилъ, какъ называется этотъ камень. Но у Каландрино память была короткая, и, какъ на грѣхъ, названіе камня окончательно вылетѣло у него изъ головы.
— Да на кой прахъ намъ его имя, — сказалъ онъ, — намъ надо знать только его свойства. По моему, надо сейчасъ же идти на поиски, вотъ это главное!
— Погоди, — сказалъ Бруно, — каковъ онъ на видъ?
— Никакого особеннаго вида у него нѣтъ, — отвѣтилъ Каландрино, — а только всѣ они черноватые. Значитъ, намъ, просто-на-просто, надо собрать всѣ черные камни, пока не нападемъ на него. Только не будемъ терять времени, идемте же!
— Погоди ты! — уговаривалъ его Бруно, и затѣмъ, обратившись къ Буффальмакко, сказалъ: — Мнѣ кажется, что Каландрино говоритъ дѣло; только, по моему, теперь не время для этого: солнце стоитъ высоко, свѣтъ падаетъ прямо на рѣчку, камни обсохли и всѣ будутъ казаться бѣлыми, даже и тѣ, что̀ утромъ, пока солнцемъ ихъ еще не обсушило, кажутся черными. Сверхъ того, сегодня день рабочій, значитъ тамъ ходитъ много всякаго народа; увидятъ, что мы чего-то ищемъ, догадаются, сами начнутъ искать, и тогда всѣ наши труды пойдутъ прахомъ. А по моему, лучше всего пойти туда утромъ: тогда легче отличить бѣлые камни отъ черныхъ, да притомъ въ праздникъ, чтобы никто насъ не увидалъ.
Буффальмакко вполнѣ одобрилъ мнѣніе Бруно, и Каландрино тоже принужденъ былъ съ ними согласиться. Рѣшили, что всѣ отправятся на добычу въ слѣдующее воскресенье утромъ, и всѣ втроемъ будутъ искать камень. Каландрино просилъ ихъ только объ одномъ, чтобы они никому въ мірѣ ни слова не говорили: ему самому сообщили это подъ строжайшимъ секретомъ. И тутъ же кстати разсказалъ имъ все слышанное о странѣ Бенгади, при чемъ клялся и божился, что все это сущая правда.
Когда Каландрино ушелъ отъ нихъ, они тотчасъ условились между собою, какъ имъ поступить.
А Каландрино съ великимъ нетерпѣніемъ дожидался воскресенья. Наконецъ желанный день насталъ. Онъ поднялся спозаранку и позвалъ своихъ пріятелей; всѣ трое вышли изъ города черезъ ворота Санъ-Галло, спустились къ Муньоне и начали ходить по берегу взадъ и впередъ, отыскивая камень. Каландрино, жаждавшій счастливой находки, то и дѣло нагибался и то тутъ, то тамъ подбиралъ черные камни; жадно хватая ихъ, онъ немедленно пряталъ за пазуху. Тѣ оба тоже поднимали и собирали камень за камнемъ, но въ благоразумномъ количествѣ, Каландрино же скоро набилъ себѣ полнехонькую пазуху, такъ что туда больше уже ничего не помѣщалось. Тогда онъ приподнялъ широкія полы кафтана, сдѣлалъ изъ нихъ кузовъ, прихватилъ концы опояскою, и началъ туда валить камни. Но скоро и это вмѣстилище переполнилось; тогда онъ снялъ плащъ, сдѣлалъ изъ него мѣшокъ и его скоро весь набилъ биткомъ.
Буффальмакко и Бруно увидѣли, что онъ, наконецъ, нагрузился превыше всякой мѣры, и такъ какъ подошло уже время обѣда, то, по сдѣланному между нами уговору, Бруно сказалъ Буффальмакко:
— Гдѣ же у насъ Каландрино?
Буффальмакко видѣлъ, что тотъ около него, но нарочно повернулся кругомъ, взглядывалъ туда и сюда, и наконецъ, какъ бы не видя Каландрино, сказалъ:
— Я не знаю, гдѣ же онъ въ самомъ дѣлѣ? Вѣрно прошелъ впередъ.
— Чего тамъ впередъ! — возразилъ Бруно. — Онъ, должно быть, просто-на-просто ушелъ домой обѣдать, а насъ бросилъ тутъ валять дураковъ — искать черныхъ камней.
— А молодецъ онъ, коли въ самомъ дѣлѣ ушелъ! — сказалъ Буффальмакко. — Такъ намъ, дуракамъ, и надо. Онъ подтрунилъ надъ нами, а мы сдуру и развѣсили уши. Какъ же, въ самомъ дѣлѣ: не глупо ли повѣрить, что въ нашемъ Муньоне встрѣчается такая драгоцѣнная вещь? Кто этому повѣритъ, кромѣ насъ, олуховъ?
Каландрино, слыша этотъ разговоръ, разумѣется, тотчасъ догадался, что онъ нашелъ драгоцѣнный камень, и что, такъ какъ онъ при немъ, то пріятели и перестали его видѣть. Обрадованный этимъ свыше мѣры, онъ молчалъ и молча рѣшилъ уйти домой. Увидя, что онъ уходитъ, Буффальмакко сказалъ Бруно:
— Что же мы будемъ дѣлать? Пойдемъ!
— Пойдемъ, — сказалъ Бруно. — Ну, въ другой разъ Каландрино меня не проведетъ, побожиться готовъ! Если бы онъ мнѣ теперь попался, я бы ему такъ засвѣтилъ вотъ этимъ самымъ булыжникомъ, что онъ у меня цѣлый бы мѣсяцъ помнилъ!
И какъ сказалъ, такъ и сдѣлалъ: запустилъ здоровый камень прямо въ пятку злополучному невидимкѣ. Тотъ зашипѣлъ отъ боли и высоко вздернулъ ушибленную ногу, но упорно молчалъ и шелъ дальше. Буффальмакко взялъ въ руку одинъ изъ подобранныхъ камней и сказалъ Бруно:
— Хорошій камешекъ, посмотри-ка! Вотъ бы влѣпить его теперь Каландрино въ поясницу!
И съ этими словами немедленно засвѣтилъ невидимкѣ здоровый ударъ камнемъ въ названную часть тѣла. Такимъ манеромъ, съ присловьями, да прибаутками бросали они камнями въ Каландрино, якобы невидимаго для нихъ, отъ самаго Муньоне вплоть до воротъ Санъ-Галло. Здѣсь они побросали оставшіеся камни, поспѣшно подошли къ привратнику и упросили его, чтобы онъ сдѣлалъ видъ, что не видитъ Каландрино, пропустили его впередъ, и разразились неудержимымъ хохотомъ.
Каландрино, не останавливаясь нигдѣ, пришелъ къ себѣ домой. Судьба видимо благопріятствовала всей этой шутовской продѣлкѣ; во всю дорогу, за городомъ и въ городѣ, никто съ нимъ не повстрѣчался и не заговорилъ; въ этомъ, впрочемъ, не было ничего удивительнаго, такъ какъ былъ обѣденный часъ и всѣ были дома. Такимъ образомъ, онъ благополучно пришелъ домой со всѣмъ своимъ грузомъ.
Жена его, по имени Тесса, женщина красивая и умная, въ ту минуту, какъ онъ входилъ въ домъ, стояла наверху лѣстницы. Она давно уже поджидала его къ обѣду и досадовала, что онъ такъ запропастился.
— Гдѣ тебя черти носятъ? — накинулась она на мужа, какъ только завидѣла его. — Люди давно ужь отобѣдали, а ты только домой идешь!
Каландрино, до-нельзя разозленный тѣмъ, что пересталъ быть невидимкою, въ свою очередь набросился на жену:
— Ахъ, ты, подлая баба! И чего ты тутъ выпялилась? Вѣдь ты меня разорила! Ну, держись теперь, задамъ я тебѣ выволочку!
Онъ вбѣжалъ въ комнату, высыпалъ на полъ всѣ свои камни, съ бѣшенствомъ подскочилъ къ женѣ, схватилъ ее за косы, грохнулъ о-земь, принялся ломать ей руки и ноги, осыпалъ ее ударами, не оставилъ на ней ни единаго волоска не растрепаннымъ и не хотѣлъ слушать ея воплей и мольбы о пощадѣ.
Буффальмакко и Бруно долго хохотали вмѣстѣ со стражниками у городскихъ воротъ. Потомъ они пошли поодаль, вслѣдъ за Каландрино, и, подойдя къ его дому, слышали, какъ онъ дубаситъ свою жену. Тутъ они сдѣлали видъ, что сейчасъ только подошли и окликнули его. Каландрино весь въ поту, красный, какъ ракъ, выглянулъ въ окно и попросилъ ихъ войти. Тѣ, показывая видъ, что сердиты, поднялись наверхъ. Въ залѣ на полу они увидѣли цѣлую груду камней, въ одномъ углу — его жену, избитую, растерзанную, всю въ синякахъ и въ крови, плакавшую навзрыдъ, а въ другомъ — самого Каландрино, который, измаявшись колотить Тессу, присѣлъ отдохнуть.
— Что это значитъ, Каландрино? — спросили они у него, при видѣ всей этой странной обстановки. — Ты въ каменщики поступилъ, что ли? Къ чему тебѣ такая груда камня? А что же такое сталось съ госпожею Тессою? За что ты ее такъ обработалъ? Что все это обозначаетъ?
Каландрино былъ такъ измученъ громадною ношею, такъ усталъ во время расправы съ женой, такъ былъ потрясенъ утратою своего драгоцѣннаго чудодѣйственнаго камня, что рѣшительно не въ силахъ былъ собраться съ мыслями, не находилъ словъ, чтобы хоть что-нибудь отвѣтить.
Переждавъ нѣсколько времени, Буффальмакко вновь заговорилъ:
— Каландрино, если ты былъ не въ духѣ, то зачѣмъ же было обрушивать свое неудовольствіе на насъ, ни въ чемъ неповинныхъ? Повелъ ты насъ съ собою искать эти камни, ничего толкомъ не объяснивъ; привелъ, да, не говоря ни слова, и бросилъ тамъ, а мы слонялись, какъ двое дураковъ, по берегу Муньоне. Мы понимаемъ теперь, что ты хотѣлъ сыграть съ нами штуку, но только будь увѣренъ, что впредь тебѣ этого не удастся!
— Друзья мои! — отвѣтилъ, наконецъ, Каландрино, собравшись съ силами. — Все это не то и не такъ! Я, я, злополучный, я нашелъ этотъ камень! Хотите вы убѣдиться въ томъ, что я говорю сущую правду? Такъ вотъ вамъ доказательство. Когда вы окликали меня и спрашивали другъ у друга, гдѣ я, — я стоялъ отъ васъ въ какихъ-нибудь десяти шагахъ! Вы не шли ко мнѣ, не видѣли меня, и я такъ и ушелъ отъ васъ, идя все время впереди васъ.
И тутъ онъ съ большими подробностями разсказалъ имъ все, что они и сами хорошо знали раньше его, и показалъ имъ, какъ они исполосовали ему синяками всю спину и ноги.
— Мало того, — продолжалъ онъ, — когда я проходилъ черезъ городскія ворота, со всею этою кучею камней, которые вы видите, мнѣ никто ни слова не сказалъ. А вѣдь вы знаете, какъ придирчивы эти стражники, какъ они все высматриваютъ. По дорогѣ мнѣ встрѣчались знакомые и пріятели, которые ужь никогда не пропустятъ меня, чтобы не перемолвить словечка и не пригласить на выпивку, — а тутъ, хоть бы полсловечка кто-нибудь сказалъ мнѣ; всѣ шли мимо, какъ будто и не видѣли меня. Какъ только пришелъ я домой, такъ вотъ эта чертовка, чтобъ ей сквозь землю провалиться, выпялилась передо мной и тотчасъ увидала меня. Вѣдь вы сами знаете, на что баба только поглядитъ, въ томъ сейчасъ же пропадаетъ всякая сила! Вотъ и вышло, что я изъ самаго, можно сказать, счастливаго человѣка во всей Флоренціи обратился въ самаго несчастнаго. Вотъ за это-то я ее и лупилъ, пока только руки ходили, и, право, не знаю, какъ еще я удержался и не прикончилъ ея совсѣмъ. О, да будетъ проклятъ тотъ часъ, когда я впервые ее увидѣлъ и когда она вошла ко мнѣ въ домъ!
И вновь впавъ въ бѣшенство, Каландрино хотѣлъ опять на нее накинуться. Буффальмакко и Бруно, слушая его, дѣлали удивленныя лица и все время подтверждали то, что онъ разсказывалъ, а сами съ большимъ трудомъ сдерживали смѣхъ. Однако, увидѣвъ, какъ онъ въ бѣшенствѣ вскочилъ и хотѣлъ кинуться на жену, чтобы опять за нее приняться, они подскочили и удержали его. Они стали его успокоивать и убѣждать, что жена тутъ не при чемъ, что онъ самъ виноватъ, потому что, коли зналъ, что отъ женскаго взгляда утрачивается таинственная сила, то долженъ былъ ее предупредить, чтобы она въ этотъ день не показывалась. А если все такъ случилось неблагопріятно для него, то ясно, что все это устроено по соизволенію свыше. Онъ хотѣлъ скрыть отъ друзей свою находку, а по настоящему долженъ былъ ее показать имъ; вотъ за это судьба его и наказала.
Лишь съ большимъ трудомъ, послѣ многихъ и долгихъ убѣжденій удалось имъ защитить и оправдать бѣдную женщину. Уговоривъ, наконецъ, Каландрино, они ушли, оставивъ его, глубоко опечаленнаго, среди громадной груды камней, которые онъ приволокъ съ рѣчки.