Два брата — Часть первая, XIII
автор Константин Михайлович Станюкович
Дата создания: 1879-1880, опубл.: В журнале «Дело», 1880, №№ 1, 2, 4-10. Источник: Станюкович К.М. Собр.соч. в 10 томах. Том 2. - М.: Правда, 1977. Lib.ru


XIII

— Куда это вы, mesdames, собрались? — крикнула она, подбегая к сестрам.

— На озеро. Хочешь ехать, Нина? Ты, кажется, сегодня в духе и не отравишь прогулки! — засмеялась Евгения.

— Вот как рекомендуют меня сестры, Николай Иванович!.. Нечего сказать, хорошая рекомендация. Так вы удостоиваете пригласить меня?

— Приглашаем!

— Принимаю приглашение и обещаю не отравить прогулки, но, с своей стороны, также предлагаю условие.

— Какое?

— Чтобы… Вы не сердитесь, добрейший Игнатий Захарович! Чтобы Игнатий Захарович обещал не вести умных разговоров. Обещаете, Игнатий Захарович?

Молодой ученый покраснел, прищурил свои красноватые глазки, однако сохранил все тот же серьезный вид и проговорил:

— Желание Нины Сергеевны будет свято исполнено!

«И этот мозгляк думал развивать Нину Сергеевну! — невольно пронеслось в голове у Николая. — С ней заниматься химией?! Вот-то дурак!»

Нюта Штейн, желая вознаградить молодого ученого, подняла свои большие, выпуклые глаза и взглянула на него сочувственным, долгим взглядом, словно бы говоря им: «Не сердись на нее. Она не в состоянии понять тебя!» Но, к крайнему изумлению добродушной барышни, молодой ученый строго взглянул на свою ученицу, так что она покорно опустила глаза и долго не подымала их, как бы чувствуя себя виноватой.

— Вы тоже, надеюсь, поедете, Николай Иванович?

— С удовольствием.

— А Алексей Алексеевич едет? — спросила Нина.

— И он едет!

— Да это будет превесело!

Целая компания, усевшись на долгушу, отправилась к озеру. Нина Сергеевна сдержала свое обещание не отравить прогулки. Она была в духе, весела, разговорчива и оживляла все общество. Она болтала без умолку, шутила с Присухиным, заставила его рассказать несколько анекдотов, — он отлично рассказал их, — добродушно останавливала молодого ученого, когда тот покушался было на серьезный разговор, и, когда приехали на озеро, спела по общей просьбе романс. Она пела превосходно, и у нее был густой, звучный контральто. Все притихли, когда она пела.

А Николай любовался молодой женщиной, с грустью думая, что он должен ехать домой. Нина не шутя увлекла нашего молодого человека. В ней было что-то раздражающее нервы, возбуждающее любопытство, подымающее горячую молодую страсть. Хотелось заглянуть в эти смеющиеся глаза, заглянуть глубоко и узнать, что такое на душе у этой красавицы. Кто она? Бездушная ли кокетка, ищущая новых впечатлений, или одна из тех натур, которых не удовлетворяет пошлость окружающей жизни и они от тоски забавляются чем попало? Или, наконец, просто чувственная женщина; красивое животное…

«Нет, нет… Этого не может быть!» — повторял про себя Николай, негодуя, что такая мысль могла даже прийти ему в голову.

Кто бы ни была она, не все ли равно? Он никогда не встречал таких женщин, вращаясь в дни студенчества совсем в другом обществе. Она такая изящная, выхоленная, ослепительная. Ему даже казалось, что он любит молодую женщину, любит сильно. Одна мысль, что и она могла бы полюбить его, приводила Николая в восторг. Он фантазировал на эту тему в ночной тиши, лежа на кровати с зажмуренными глазами. Страсть рвалась наружу. Любуясь ею днем, он еще сильней любовался ею в мечтах и даже мечтал, как бы они устроились. В эти минуты любовных грез он впадал в идиллически-сладострастное настроение, воображая себя счастливым мужем, а Нину счастливой женой. В образе жены она распаляла его воображение, и он долго не мог уснуть. Просыпаясь утром, он думал, как бы поскорей увидать Нину.

«Кокетничает от скуки!» — подумал и теперь Николай, испытывая ревнивую досаду, когда увидал, что Нина отошла в сторону с Присухиным и о чем-то с ним говорила, гуляя по берегу, должно быть о чем-нибудь интересном, так как Алексей Алексеевич внимательно слушал, склонив набок голову, и как-то весь сиял, сиял особенным блеском.

«И с ним она забавляется!.. С кем же она не шутит? Кто такой счастливец?» — спрашивал он себя, и боже мой, чего бы ни дал он в эти минуты, чтобы быть этим счастливцем!..

Начинало смеркаться; стали собираться домой. После весело проведенного вечера все как-то притихли.

Случайно или нет, но только Нина села около Вязникова. Было тесно, и он невольно слишком близко сидел от молодой женщины. Когда она поворачивала голову, его обдавало горячим дыханием.

— Что вы молчите? Говорите о чем-нибудь! — промолвила Нина.

Николай взглянул на нее в темноте. Она заметила, как сверкнули его глаза.

— Говорить… О чем говорить? Вы сами не любите, когда говорят, говорят, говорят…

Он проговорил эти слова как-то странно. Нина отвернулась и заговорила с сестрой. Когда приехали домой, чай уже был готов. Все вошли в столовую, где за пасьянсом ждала хозяйка. Незаметно Николай проскользнул на террасу и полной грудью дышал свежим воздухом, вглядываясь в мрак сада.

— Мечтаете? — раздался сзади знакомый шепот. — О чем это? Лучше пойдемте-ка пить чай, — проговорила Нина, наклоняясь к нему.

— Ну, так сердитесь же.

И с этими словами он припал к ее руке, осыпая ее поцелуями. Она не спеша отдернула руку, пожала плечами, усмехнулась и молча ушла в комнаты. Когда Николай вернулся в столовую, ее не было. Целый вечер она не показывалась, и Николай пришел в свою комнату сердитый, что попал в глупое и смешное положение. Теперь она будет смеяться. Одна мысль о том, что он смешон, приводила его в бешенство.

«Однако ж я порядочный болван!» — обругал он себя самым искреннейшим образом.

Весь дом уже спал, а Николай еще не ложился. Он был в каком-то возбужденном состоянии: сердце билось сильней, дрожь пробегала по телу, нервы были натянуты. Он ходил взад и вперед по комнате, напрасно стараясь не думать о Нине, а между тем все мысли его были поглощены образом роскошной красавицы. То казалось ему, что она рассердилась и презирает его за его пошлую — именно пошлую — выходку, достойную разве гимназиста, или — что для нашего молодого человека было еще больнее — она смеется над ним, как смеется над Присухиным, Горлицыным и мало ли над кем еще. То, напротив, представлялось ему, и так живо, что она не сердится, нет… Она заглядывает в его глаза нежным, ласкающим, манящим взором, обвивает его шею ослепительно белыми руками и шепчет: «Я люблю тебя, люблю».

— Что за чепуха! — повторил он громко и взглянул на часы. — Уже два часа! Пора ложиться спать, но спать не хочется… душно как-то.

Николай подошел к раскрытому окну и долго стоял, всматриваясь в мрак густого, косматого сада. Хорошо так, тихо. Только ночной шорох дрожал в воздухе. Деревья не шелохнутся. Небо блестело звездами. Ласкающей свежестью дышала прелестная, тихая ночь.

Николай затушил свечку, присел у окна и задумался. На него нашло мечтательное настроение. Тоска молодой страсти, безотчетная тоска охватила его. В эту минуту ему казалось, что он очень несчастлив. Хотелось с кем-нибудь поделиться своим горем, но непременно с женщиной, с красивой женщиной.

Снизу раздался тихий скрип, точно отворились двери. Николай невольно вздрогнул и напряженно смотрел вниз. Опять скрипнула половица на террасе, через мгновение белая тень мелькнула перед его глазами и скрылась в глубине сада. Снова все стихло.

«Это она! — блеснула мысль у Николая, и он тотчас же решил идти вслед за нею. — Это непременно Нина!»

Он спустился вниз, осторожно через темную залу вышел на террасу и пошел в глубь сада, прислушиваясь напряженным ухом и напрягая взор: не мелькнет ли белая тень? Сдерживая дыхание, подвигался он вперед, но никого не было. «Уж не галлюцинация ли?» Он шел дальше, по направлению к беседке. Вдруг до него долетели тихие голоса. Они показались ему какими-то мягкими, нежными.

— В беседке… свидание, верно! — шепнул ревниво он и, не думая, что делает, как тень подвигался вперед.

Он был в нескольких шагах от беседки и притаился за деревом. Мягкий звук поцелуя отчетливо прозвучал в ночной тиши, еще, еще и еще.

— Так вот она, разгадка!.. Кто ж этот счастливец? Неужели Присухин, неужели Горлицын?

Едва успел он подумать, как из беседки раздался тихий мужской голос и вслед за тем сдержанный, ласкающий смех. Николай сразу узнал этот смех, но голос? Чей этот знакомый, мужественный, повелительный голос?

Он жадно вслушивался и в изумлении остолбенел.

— Прокофьев! — вырвался из груди Николая беззвучный шепот. — Вот кто этот счастливец, а она, она… хитрая!

Он бросился прочь и долго бродил, как шальной, в темноте сада. Это открытие совсем поразило его.

— Прокофьев и Нина! Удивительно!

Невольно тянуло его снова к беседке. Опять долетели звуки поцелуев. Опять шепот, замиравший в ночной тиши. Николай пошел было назад, как до ушей его долетело его имя, вслед за которым раздался смех. Он остановился.

— Готов и этот нежный юноша? — насмешливо произнес Прокофьев. — Для счета?

— От нечего делать! — засмеялась Нина.

— Не надоело еще?

— Тебе это не нравится? — покорно сказала Нина.

— С богом! — как-то насмешливо произнес Прокофьев. — Хищная у тебя природа. Только, смотри, не дошутись. Он ничего, юноша красивый и насчет амуров, должно быть, ходок…

Николаю показалось, что в голосе Прокофьева звучало раздражение.

— Послушай, ведь ты знаешь… видишь…

— Вижу и знаю. Нечего нам уверять друг друга, но только… а впрочем, что говорить! Тебя разве убедишь? — усмехнулся Прокофьев. — Когда его отправляешь?

— Послезавтра.

— Оставила на денек! Экая ты какая… Ну, однако, пора мне. Завтра еду.

— Завтра? И до сих пор ничего не сказал? Надолго?

— Не знаю.

— Куда… можно спросить? — послышался робкий вопрос Нины.

— Не все ли тебе равно куда? Дела.

— Странные у тебя дела! Три месяца пропадал, три месяца не писал. Я и не знаю, что ты делаешь!

— И к чему знать тебе?

— Тайны? — усмехнулась Нина.

— Тайны, моя милая… Могу только заверить тебя, что не любовные… Ну, до свиданья. Поцелуй еще раз… вот так. Да смотри, пожалей Сердечкина. Сердце у него нежное, у этого юбочника. Не смущай его… Может, из него и толк выйдет, если между хорошими людьми будет вертеться… Свежесть есть…

— Уж не ревнуешь ли ты?

— Этим не грешен, кажется… а все ж предупреди, если готовишь его в кандидаты на мое место.

— Ты с ума сошел? Тебя променять на кого-нибудь? Тебя?

— Отчего ж?

Голос Прокофьева вздрогнул, когда он сказал эти слова.

Снова послышался шепот.

— Полно, полно, Нина… я пошутил.

— Дай хоть знать о себе! — сквозь слезы говорила Нина. — Долго не видать тебя, не знать о тебе — ведь это мука. Мало ли что может случиться!

«Они давно знают друг друга!» — пронеслось в голове Николая.

— Упреки? — резко сказал мужской голос.

— Что ты, что ты! Я разве жалуюсь?

В голосе ее звучала тревога и мольба.

— По крайней мере, если можешь, скажи приблизительно, когда ждать?

— Через две недели. А если не буду, получишь известие через Лаврентьева.

— Деньги возьмешь?

— Нет, пусть остаются у тебя. Да не болтай вообще. Твоя мать…

Он понизил голос, так что Николай ничего не слыхал.

— Пора, пора! С тобой и время забудешь. Прощай, рыбка моя… прощай, Нинушка, царевна моя ненаглядная! — с глубокой нежностью проговорил Прокофьев. — Если что, не поминай лихом.

Послышались рыдания.

Николай скоро был в комнате. Он разделся, лег в постель, но заснуть не мог. Самолюбие его было ужалено. Его жалели, о нем говорили с небрежностью, над ним издевались. Он вспоминал разговор в беседке, и куда девалось горячее его чувство к Нине! Молодая женщина была права: любовь его как рукой сняло. Он был почти равнодушен к Нине Сергеевне.

— Но кто этот таинственный Ринальдо? Почему он смеет так говорить о нем? Сам-то он что за птица? — повторял молодой человек, ворочаясь с боку на бок и завидуя счастливцу. О, как хотелось ему доказать этому Прокофьеву, которого он совсем не знал, всем доказать, что он далеко не мягкосердый юноша, что из него выйдет толк, что он готов на все честное, хорошее, что он пострадать готов за свои убеждения… И он докажет это, непременно докажет…

Николай под утро наконец заснул, после того как он в мечтах совершил много хороших дел, обнаруживших силу его характера и доблесть, и подосадовал, что Нина так скверно над ним подшутила.

Когда на следующий день снопы яркого света ворвались в комнату Николая и он проснулся, первою его мыслью было уехать поскорей из Васильевки. В самом деле, он долго здесь бил баклуши… Пора бросить глупости и домой за работу; ему так много надо прочесть еще, а он целую неделю сибаритствовал среди этих «культурных каналий»…

Он чувствовал в эти минуты особенную бодрость, жажду к работе… В голове его роились планы превосходной статьи… Он напишет ее, о ней все заговорят… Она произведет впечатление… Господин Прокофьев прикусит язык и не скажет, что писать не стоит…

Странное дело! Николай сердился на Прокофьева и жаждал его одобрения… Ему почему-то хотелось подняться во мнении этого человека, так напоминавшего Мирзоева… Ему было и досадно и обидно, что о нем Прокофьев так небрежно говорил… Он непременно поближе с ним познакомится…

Но какое ему дело до Прокофьева? — вспомнил Николай и озлился.

— Наплевать мне на его мнение! — с сердцем проговорил он, но в то же время чувствовал, что это не так, что он только говорит «наплевать», а, в сущности, «наплевать» он не может, и не только на мнение Прокофьева, но и на мнение многих людей, которых он даже считал не особенно хорошими. Он стал припоминать и, к досаде его, припомнились разные подробности, как будто подтверждающие эту сторону его характера… Но он старался объяснить эти подробности иначе и в конце концов решил, что он самостоятельный человек, и еще раз утешил себя тем, что ему «наплевать!»

Недовольный, мрачный, сошел он к завтраку, хотя и напрягал все усилия, чтобы скрыть дурное расположение духа, но при своем сангвиническом темпераменте он не мог владеть собой, так что все обратили на него внимание и осведомлялись, здоров ли он, хорошо ли спал, и т. п.

Николай поспешил ответить, что совсем здоров и отлично спал. Он взглянул на Нину. Молодая женщина, по обыкновению свежая и ослепительная, сидела себе как ни в чем не бывало. Только — показалось Николаю — лицо ее сегодня было серьезнее, вот и все.

Он не обращал более на нее внимания и болтал с Евгенией… Нина Сергеевна равнодушно подняла на него глаза и про себя усмехнулась.

Когда Николай объявил, что завтра утром едет домой, и, несмотря на общие просьбы, решительно отказался остаться, Нина Сергеевна не без изумления взглянула на Николая. После завтрака она подошла к нему и спросила:

— Вы в самом деле едете?

— В самом деле…

— Что так? Хотели остаться поскучать вместе и вдруг бежать. Испугались?

— Испугался! — иронически ответил он.

Она пристально взглянула на Николая, и от нее не укрылась перемена, происшедшая в нем. Он уж смотрел на нее и говорил с ней не так, как вчера. Николаю показалось, что на лице молодой женщины скользнуло выражение испуга, но это было на мгновение… Глаза ее снова светились чарующим взглядом, все лицо ее улыбалось.

— Нет, без шуток, отчего вы едете? — ласково-заискивающим тоном спрашивала Нина. — Отчего вдруг изменили намерение?

— Пора ехать, Нина Сергеевна… И так я засиделся здесь и довольно уже наглупил! — прибавил он тише.

— А! — протянула она и больше не расспрашивала.

«Успокоилась!» — подумал Николай, когда Нина отошла от него.

И правда; Нина Сергеевна не заговорила больше в течение дня с молодым человеком и вечером простилась с ним очень холодно, даже не приглашала его приехать. Смирнова и барышни, напротив, любезно упрашивали Николая не забывать их.

— Вы непременно помогите нам устроить школу! — снова заговорила о школе Надежда Петровна. — Эту неделю я так была занята, что не успела заняться этим делом! С имением теперь столько хлопот, столько дел! — жаловалась Смирнова. — Крестьяне положительно не признают права собственности… рубят лес, портят поля… Счастливый! Вы не хозяйничаете…

Рано утром на следующий день Николай ехал домой и обрадовался, завидев родное свое гнездо.

— Работать, работать! — воскликнул он в каком-то одушевлении.