Подъ Дриссой стояли мы нѣсколько дней. Полученъ былъ приказъ послать пріемщиковъ за полученіемъ провіанта и фуража изъ запасныхъ магазиновъ. Ротный командиръ отрядилъ меня съ требованіемъ. Верстахъ въ двухъ отъ нашего лагеря, на правомъ берегу Двины, были выстроены изъ досокъ огромные лабазы. Въ нихъ помѣщались сухари, мука, крупа и овесъ, сѣно было тутъ-же въ огромныхъ скирдахъ. Заявивши требованіе главному коммиссіонеру, я съ его подписью отправился къ подрядчикамъ, которыми было сдѣлано заготовленіе. Принявши все по требованію, я тутъ же узналъ отъ знакомыхъ мнѣ пріемщиковъ другихъ корпусовъ, прибывшихъ нѣсколькими днями раньше, что подрядчики не только охотно выдаютъ продовольствіе натурой, но даютъ охотно еще и за продовольствіе впередъ. Я объ этомъ сказалъ ротному командиру и по вторичному требованію получилъ слишкомъ пятьсотъ рублей ассигнаціями. Посланъ я былъ въ третій разъ и нетолько получилъ провіанта и овса сколько можно было помѣстить на орудіяхъ и ящикахъ, но и еще рублей пятьсотъ. Изъ этого я заключаю, что подрядчиками не было заготовлено слѣдуемаго количества и они давали деньги. Когда армія выступила изъ лагеря при Дриссѣ, не успѣвъ разобрать заготовленнаго въ магазинахъ, которые потомъ сожгли, то кромѣ казны, заплатившей подрядчикамъ вѣроятно сполна, потеряли и подрядчики все то, что раздали деньгами. Въ это-же время я ѣздилъ и въ городъ Дриссу достать чего-нибудь для офицеровъ, но уже прежде прибывшими войсками въ немъ было все закуплено и я ничего не могъ достать.
Вся армія выступила изъ дрисскаго лагеря по дорогѣ въ Полоцкъ. Нашъ корпусъ слѣдовалъ сзади на одинъ переходъ. Отрядили изъ нашего корпуса Либавскій и Софійскій полки, нашу роту, Иркутскій драгунскій полкъ и конно-артиллерійскую роту полковника Никитина вправо отъ большой дороги къ городу Диснѣ. Шли всю ночь, а на разсвѣтѣ остановились и расположились въ верстѣ или немного болѣе отъ него. Не успѣли отдохнуть, какъ ротный командиръ послалъ меня въ г. Дисну, находившійся на другой сторонѣ Двины, съ нѣсколькими солдатами и лошадьми достать чего-нибудь изъ фуража. Пожелалъ со мною идти и нашъ поручикъ. Переправясь чрезъ Двину на паромѣ, прибыли мы въ городъ и застали тамъ всѣхъ жителей въ страшной суматохѣ: они ожидали французовъ, шедшихъ по другой сторонѣ рѣки. Объявилъ я городничему, что посланъ изъ отряда за провіантомъ и фуражемъ. Городничій сказалъ, что провіанта нѣтъ, а у одного еврея есть запасъ овса, который можно взять, и приказалъ дать мнѣ нѣсколько телѣгъ и мѣшковъ. Приказавши людямъ насыпать овесъ, сами мы зашли въ трактиръ, который находился тутъ же, чрезъ дорогу; велѣли подать закуску и принялись играть на билліардѣ. Когда фейерверкеръ пришелъ сказать, что набрали овса и готовы къ отъѣзду, то мы ихъ отправили, а сами продолжали играть. Играли мы долго и дотого доигрались, что забыли обо всемъ. Въ это время въ трактиръ вбѣжалъ нашъ гусаръ и сказалъ: «Господа, уходите.... Французы уже въ городѣ....» Мы выскочили второпяхъ и, услышавъ выстрѣлы, бросились бѣжать къ парому. Хотя паромъ былъ и близко отъ насъ, но прямо нельзя было пройти, а нужно было дѣлать порядочный обходъ берегомъ. Въ нашихъ глазахъ съ одной стороны гусары всходили на паромъ, а съ другой стороны подъѣзжали къ нимъ французскіе кавалеристы и стрѣляли изъ пистолетовъ. Я успѣлъ добѣжать къ парому во время, поручикъ же отсталъ и когда подбѣжалъ—паромъ началъ уже отчаливать отъ берега; онъ прыгнулъ и только грудью попалъ на паромъ, но его подхватили. При этомъ бывшіе у него послѣдніе два рубля серебромъ выпали изъ боковаго кармана и упали въ воду. Тутъ прибыло на берегъ нѣсколько орудій нашей конной артиллеріи, картечными выстрѣлами отогнали французовъ и мы спокойно переправились. Паромъ тотчасъ зажгли. Французы засѣли въ прибрежныхъ домахъ и стрѣляли изъ карабиновъ по артиллеріи, а артиллерія отвѣчала ядрами. Поручикъ пошолъ къ мѣсту, гдѣ стоялъ отрядъ, а я изъ любопытства остался при дѣйствовавшей артиллеріи. Здѣсь я въ первый разъ услышалъ свистъ пуль и такъ какъ онѣ показались мнѣ неслишкомъ страшными, то я и оставался тутъ до самаго вечера. Когда я возвратился къ мѣсту, гдѣ стоялъ отрядъ, то уже стемнѣло. Ни роты, ни отряда не засталъ я на мѣстѣ, стояли же мы на чистомъ и твердомъ выгонѣ, погода была сухая, а потому отъ нашей стоянки не осталась никакихъ слѣдовъ. Это меня озадачило и я не зналъ куда мнѣ идти.... Подумавши, пошелъ наугадъ. Шелъ я или лучше сказать бѣжалъ довольно долго. При пасмурной погодѣ сдѣлалось совершенно темно. Однакожь я набрелъ на какую-то тропинку и зашелъ въ прегустой кустарникъ. Долго я шелъ и бѣжалъ, самъ не зная куда; нѣсколько разъ садился отдыхать и прислушиваться; наконецъ услышавъ отдаленный шумъ, бросился опять бѣжать и набѣжалъ на какія-то подводы. Я окликнулъ и оказалось, что подводы наши съ овсомъ. Обрадовался я чрезвычайно и такъ какъ порядочно усталъ, то залегъ на мѣшки, укрылся солдатской шинелью и спалъ до самаго утра. Отрядъ соединился съ корпусомъ на большой дорогѣ.
Подошли къ Полоцку и останавливались около него; я ѣздилъ туда и досталъ только немного бѣлаго хлѣба. Подвигаясь къ Витебску по большой дорогѣ, мы узнали, что около Бѣшенковичей, въ сторонѣ отъ большой дороги, навалено много провіанта и фуража, вывезеннаго изъ Бѣшенковичей. По обыкновенію, отправили меня съ нѣсколькими людьми и лошадьми за нимъ. У насъ былъ обычай: когда на походѣ посылали за фуражемъ, то отпрягали отъ зарядныхъ ящиковъ нѣсколько подсѣдельныхъ лошадей и на нихъ накладывали мѣшки съ овсомъ или сѣно въ вязанкахъ. Проѣзжая проселочной дорогой чрезъ какое-то селеніе, забралъ я нѣсколько возовъ. Жители нигдѣ не противились такимъ заборамъ, зная, что сзади идутъ французы и если не мы, то заберутъ непріятели. Приближаясь къ Бѣшенковичамъ, я встрѣтилъ своего артиллерійскаго начальника, генерала Костенецкаго, прибывшаго къ намъ въ корпусъ въ Полоцкѣ. Онъ, справившись куда я ѣду, сказалъ: «Ступайте, тамъ на берегу рѣки вы найдете довольно овса и муки.» Дороги спрашивать не было надобности—по ней были слѣды, особенно отъ муки, которую таскали мужики окрестныхъ селеній. Были такіе изъ нихъ, что шли въ однѣхъ рубашкахъ, а муку, набитую въ штаны, за неимѣніемъ мѣшковъ, тащили на плечахъ. Подъѣхавъ къ Бѣшенковичамъ, мы услышали ружейную перестрѣлку. Въ полуверстѣ отъ рѣки, противъ Бѣшенковичей, были навалены въ кучахъ мука и овесъ. Французы были въ Бѣшенковичахъ и стрѣляли по нашимъ егерямъ, засѣвшимъ на берегу съ нашей стороны; непріятельскія пули, хотя изрѣдка, но долетали до кучъ. Несмотря на то, нѣсколько мужиковъ продолжали брать муку. Я велѣлъ солдатамъ набивать мѣшки. Скоро мы увидѣли, что егеря наши свернулись въ колонну и отступаютъ. Ко мнѣ подъѣхалъ штабъ-офицеръ и сказалъ: «Совѣтовалъ бы вамъ поскорѣй убираться; мой баталіонъ отступаетъ и никого уже не остается противъ города.» Съ тѣмъ онъ и уѣхалъ. Жаль мнѣ было разстаться съ овсомъ и, несмотря ни на что, я остался и поѣхалъ только тогда, когда уже нагрузилъ свои мѣшки.
Ѣхать пришлось намъ по самому берегу Двины, въ этомъ мѣстѣ довольно возвышенному и крутому. Противоположный, лѣвый берегъ опускался полого съ возвышенностями къ рѣкѣ, а потому французскій лагерь на огромномъ пространствѣ былъ у меня совершенно въ виду, какъ на ладонѣ, отъ Бѣшенковичей до какихъ-то заводовъ на берегу и дальше ихъ. День былъ жаркій; французы купались въ рѣкѣ и мыли бѣлье. Замѣтивъ обозъ, они подымались и смотрѣли на насъ и такъ какъ въ этомъ мѣстѣ рѣка была не широка, то я находился въ большомъ затрудненіи. Еслибы вздумалось имъ какимъ-нибудь образомъ перебраться чрезъ рѣку, то я отдалъ бы приказъ, какъ только будетъ оттуда замѣчено движеніе,—лошадей отпрягать, бросать воза и самимъ спасаться въ рожъ, которая была тогда въ полномъ своемъ ростѣ. Не миновавъ еще расположенія непріятельскихъ лагерей, замѣтилъ я по дорогѣ селеніе, прилегавшее къ рѣкѣ; приближаясь къ селенію, я увидѣлъ торчащія изо ржи пики, а людей и лошадей не было видно. Я опять смутился: наши это или французы? Потомъ подумалъ, что еслибы это были французы, то не выставили бы пикъ, и съ осторожностью поѣхалъ впередъ. Оказалось, что это былъ нашъ уланскій пикетъ. Въ селеніи, на площадкѣ у господскаго дома, стояли наши уланы. Я расположился тутъ же у корчмы, чтобы дать отдохнуть людямъ и лошадямъ. Не успѣли отпречь лошадей, какъ уланы тронулись въ походъ. Подъѣхалъ ко мнѣ офицеръ и сказалъ тоже, что и баталіонный командиръ егерей: чтобъ я поскорѣе убирался—позади всѣ пикеты сняты и французы готовятся къ переправѣ у Бѣшенковичей. Уланы ушли, а я остался отдыхать. Дворъ господскій быль пустъ, жителей осталось мало; большая часть изъ нихъ, со скотомъ и прочимъ имуществомъ, убралась въ близьлежащій лѣсъ; въ корчмѣ остался только еврей. Онъ сказалъ мнѣ: «Я вамъ совѣтовалъ бы позабирать все, что осталось въ панскомъ дворѣ. Тамъ есть и коровки, и куры, и индюки,—чтобъ не достались французамъ.»—Я послушался его совѣта, велѣлъ взять нѣсколько коровъ, наловили куръ и съ десятокъ индѣекъ, нашли яицъ, масла и смѣтаны. Отдохнувъ, мы пустились въ обратный путь и, проѣхавъ нѣсколько верстъ отъ селенія, увидѣли передовой нашъ отрядъ. Орудія батарейной роты были сняты съ передковъ и стояли поперегъ дороги. Бывшій тамъ генералъ Костенецкій, завидѣвъ меня съ обозомъ, подозвалъ къ себѣ и разспрашивалъ, что я видѣлъ назади. Я ему разсказалъ и, между прочимъ, передалъ, что слышалъ отъ уланскаго офицера о переправѣ французовъ.—«Хорошо, сказалъ онъ, ступайте; корпусъ расположенъ недалеко.»—Отправивши обозъ, я остался полюбопытствовать. Генералъ Костенецкій училъ собравшихся у орудій офицеровъ и фейерверкеровъ, какъ дѣйствовать картечью при наступленіи непріятеля, особенно непріятельской кавалеріи. «Въ такомъ случаѣ, говорилъ онъ, не слѣдуетъ наводить орудій по діоптру,—при этомъ онъ подошелъ и взялъ въ руки правило,—а для скорости должно смотрѣть сзади и направлять по самому орудію.»—Говоря это, онъ началъ поворачивать лафетъ направо и налѣво, приговаривая: «Вотъ такъ, вотъ такъ.»—Тутъ не одинъ я подумалъ: хорошо учишь, да мало найдется такихъ, чтобы съ такою легкостью могли бросать батарейный лафетъ.
Прибывъ къ ротѣ, встрѣченъ я былъ офицерами съ большою радостію за такую рѣдкую провизію. Двѣ подводы съ овсомъ принужденъ былъ однакожь бросить. Переѣзжая оврагъ, я такъ приблизился къ рѣкѣ и къ купавшимся на другой сторонѣ французамъ, что можно бы было добросить до нихъ камень, а тутъ сломалось колесо, почему какъ сломанный возъ, такъ и слѣдовавшій за нимъ принужденъ былъ бросить, отложивши лошадей. Во все это время я былъ верхомъ на лошади. Свою верховую лошадь имѣлъ только штабсъ-капитанъ; прочіе офицеры не имѣли. Офицеру для фуражировки назначена была заводная лошадь и такъ какъ большею частію посылали меня одного, то я и располагалъ ею, какъ своею собственностью.
Рано поутру корпусъ тронулся въ походъ. Въ правой сторонѣ отъ насъ, за рѣкой, слышна была пушечная канонада, которая продолжалась до самаго вечера. То сражался графъ Остерманъ подъ Остривномъ. На другой день тоже слышны были выстрѣлы и, по мѣрѣ того какъ мы подходили къ Витебску, они приближались. Дошли до надъ слухи, что удерживаютъ французовъ, чтобы дать время нашему корпусу присоединиться къ арміи. Послѣ полудня дали намъ привалъ, не доходя Витебска, и уже когда совсѣмъ смерклось, мы пришли въ городъ и заняли мѣсто въ распоряженіи арміи. На слѣдующее утро опять выстрѣлы и такъ близко, что намъ видѣнъ былъ дымъ. Несмотря на то, ротный командиръ послалъ меня въ Витебскъ достать чего-нибудь, и я накупилъ тамъ сахару, чаю, табаку и бѣлаго хлѣба. Суматоха въ городѣ была страшная. Случилось мнѣ проходить мимо лобазовъ надъ Двиной, гдѣ складывались пенька, ленъ и другіе продукты, для отправки водой въ Ригу. Въ лобазахъ товаровъ тогда не было, а они завалены были раненными въ сраженіи. Передъ входомъ стояла лужа красной воды, которую выливали фельшера изъ тазовъ при обмывкѣ ранъ; тутъ же выбрасывали отрѣзанныя руки и ноги, которыя растаскивали собаки, а изнутри раздавались крики и стоны. Страшно какъ-то было мнѣ смотрѣть на это, однакоже я заглянулъ въ лобазъ. Онъ весь былъ наполненъ ранеными; тамъ ихъ перевязывали и отрѣзывали руки и ноги; стоны и крики были страшные. Это я увидѣлъ въ первый разъ и въ такомъ количествѣ, что и человѣку привычному къ такимъ видамъ тяжело было бы смотрѣть.
Возвратившись къ ротѣ, я услыхалъ, что ожидаютъ въ армію князя Багратіона и что завтра должно быть сраженіе, а можетъ-быть еще и сегодня пожалуютъ французы. Выстрѣлы все приближались и видны были впереди, не далеко отъ насъ; не смотря на это у насъ варили пищу. Погода была жаркая и мы, поѣвши, только было расположились отдохнуть, какъ приказано подыматься въ походъ. Прошли порядочное разстояніе и уже поздно ночью расположились на ночлегъ. На походѣ насъ никто не безпокоилъ.
Такъ продолжался нашъ походъ до Смоленска. Отъ самой Дисны, какъ въ Полоцкѣ, такъ и въ Витебскѣ, по дорогѣ мы не получали никакаго продовольствія. Нашъ корпусъ шелъ уже съ другими корпусами въ большой массѣ, а потому и фуражъ доставать было затруднительнѣе. Но какъ въ это время сѣно было уже скошено и стояло по лугамъ больше въ стогахъ, то, завидя ихъ, отпрягали отъ зарядныхъ ящиковъ лошадей, подъѣзжали къ нимъ, вязали сѣно въ вязанки, перекидывали чрезъ сѣдла, догоняли орудія и на походѣ складывали на лафеты, такъ-что и орудій не было видно. Овесъ, забранный въ Дриссѣ, вышелъ и довольствовали лошадей однимъ сѣномъ; изрѣдка попадался въ полѣ овесъ въ снопахъ. Людямъ подвозили сухари и крупу изъ полуфурковъ. Говядины имѣли довольно; кромѣ прежде забраннаго скота, удавалось еще и тутъ что нибудь схватить. Къ Смоленску пришли поздно вечеромъ и расположились на возвышенности, не доходя предмѣстья. Вскорѣ узнали, что пришелъ давно ожидаемый князь Багратіонъ и обѣ арміи соединились. Это обстоятельство чрезвычайно всѣхъ обрадовало. Думали: больше не будемъ отступать и война приметъ другой оборотъ.
