Берегов и Кашицын (Аверченко)/ДО

[16]==II. БЕРЕГОВЪ и КАШИЦЫНЪ.==

Къ инженеру Берегову зашелъ знакомый — Иванъ Иванычъ. Посидѣлъ немного, покурилъ, а потомъ спросилъ:

— Кашицынъ—пріятель вамъ?

— Пріятель.

— Погибаетъ.

— Чепуха. Отъ чего Кашицыну погибать?..

— Отъ глупости.

— Вы были у него?

— Вчера. Цѣлыми днями валяется въ постели нечесаный, а въ комнатѣ кругомъ — выгребная яма.

— У Кашицына?

— У него.

— Не можетъ быть. У васъ, навѣрное, вчера былъ тифъ, и вамъ почудилось.

— Глупости! Вчера былъ тифъ, а сегодня куда онъ дѣвался?

— Да, это конечно… резонно. Надо будетъ сходить къ нему.

— Сходите, сходите.

*  *  *

Стукъ въ дверь.

— Кашицынъ, можно къ вамъ?

— А зачѣмъ?

— Привѣтливо, нечего сказать.

— Ну, входите ужъ. Подавитесь моей благосклон­ностью.

Береговъ вошелъ въ большую комнату, меблирован­ную двумя столами, креслами и диваномъ. Въ углу стояла кровать, съ грязными подушками, а на кровати лежалъ въ брюкахъ и ночной сорочкѣ самъ хозяинъ Кашицынъ… [17]На всемъ, включая и хозяина, былъ значительный налетъ пыли, грязи и запустѣнія. Преддиванный столъ, покрытый бывшей бѣлой скатертью, украшался разби­тымъ стаканомъ съ высохшими остатками чаю, коробкой изъ-­подъ сардинокъ, набитой окурками, отекшей свѣчей, приклеенной прямо къ скатерти, и огрызкомъ копченой колбасы, напоминающей отрубленный задъ крысы. Этому сходству способствовалъ кусочекъ ве­ревки на спинкѣ огрызка, очень похожій издали на крысиный хвостъ. Всюду валялись объѣдки окаменѣ­лаго хлѣба, крошки и пепелъ, пепелъ — въ ужасаю­щемъ количествѣ, пепелъ — будто хозяинъ былъ однимъ изъ рѣдкихъ счастливцевъ, дешево отдѣлавшихся при гибели Геркуланума.

Воздухъ въ комнатѣ виселъ какимъ-­то сплошнымъ плотнымъ покровомъ, насыщеннымъ старымъ табачнымъ дымомъ и всѣми міазами непровѣтриваемой комнаты.

Береговъ огляделся, сбросилъ со стула старую за­пыленную газету, грязный воротничекъ и, усѣвшись противъ лежащаго хозяина, долго и пристально гля­дѣлъ на его угрюмое, заросшее, щетинистое лицо.

Такъ они съ минуту, молча глядѣли другъ на друга.

— Хорошъ, — укоризненно сказалъ Береговъ.

— Да-съ.

— Глядѣть тошно.

— А вы отвернитесь.

Береговъ прошелся по комнатѣ и, энергично по­вернувшись къ Кашицыну, спросилъ въ упоръ:

— Что съ вами случилось?

Кашицынъ отвѣтилъ безцвѣтнымъ, полинявшимъ голосомъ:

— Настроеніе плохое.

— Только?

— А то что же.

— Сегодня обѣдали? [18]— А то какъ же?

— Вотъ этакимъ крысинымъ огрызкомъ?

— Что вы! Мнѣ каждый день приносятъ изъ ресторана.

— Гм… ну, ладно. Вы меня чаемъ угостите?

— Чаемъ… это бы можно, да дѣло въ томъ, что са­хару нѣтъ. То есть, не у меня, а въ нашей проклятой мелочной лавочкѣ. Я уже посылалъ, говорятъ, только завтра будетъ.

— Ну, Богъ съ нимъ! Вы знаете какое число?

— 18-е, что ли? — 24­-е, пустынникъ вы анаѳемскій — 24­е декабря!!! Завтра Рождество, понимаете?

— Да неужели,— пробормоталъ хозяинъ, но смыслъ словъ не вязался съ тономъ, лѣнивымъ и безразличнымъ.

— Ну, довольно мямлить! Первымъ долгомъ, — какъ зовутъ вашу рабыню?

— Горничную? Устя.

— Устя­я­я! — дикимъ голосомъ заоралъ Береговъ, пріоткрывъ дверь. — Пойди сюда, Устя; здравствуй, Устя. Какая ты красавица, Устя… Пошлетъ же Господь… Устя, сходи и немедленно же приведи парикмахера.

— Постойте, — привскочилъ Кашицынъ. — Зачѣмъ па­рикмахера?!

— Ну, можно ли быть такимъ недогадливымъ…

— Послушайте, Береговъ, — зашепталъ Кашицынъ, склонивъ къ своему рту ухо Берегова. — Лучше не надо парикмахера.

— Почему?

— Да такъ. Онъ тутъ еще что-­нибудь разобьетъ, безпорядокъ надѣлаетъ.

— Тутъ? Вотъ тутъ? Въ этой комнатѣ?! Кашицынъ… Не надо вилять. Въ чемъ дѣло?

— Дѣло въ томъ, что, вѣдь, ему рублей пять платить надо, а у меня…

— Пять? Рубль его обезпечитъ на всѣ праздники. [19]— Да дѣло въ томъ, что…

— Ну?

— У меня и рубля нѣтъ!!!

Онъ упалъ на и подушку и стыдливо зарылся въ нее съ головой.

— Устя­я­я! У тебя поразительный цвѣтъ лица и, вообще, фигура… Сходи за парикмахеромъ.

— Да чортъ съ нимъ, — слабо запротестовалъ Кашицынъ, выглядывая изъ за угла подушки.

Береговъ пожалъ плечами и, молчаливо подойдя къ окну, открылъ обѣ форточки.

— Ой, холодно! — завопилъ хозяинъ.

— Что вы говорите! Вотъ не подозрѣвалъ. А пом­ните, я въ маѣ открывалъ эту же форточку и тогда не было холодно. Вы помните май, Кашицынъ? Помните, я у васъ былъ въ гостяхъ… Это было 7 мѣсяцевъ тому назадъ… Помните, вы тогда пришли домой возбужден­ный, к стали выбрасывать изо всѣхъ кармановъ деньги… Тысячу рублей, еще тысячу, пачку въ пять тысячъ, еще такую же пачку. Что-­то, помнится мнѣ, всего было около 15 тысячъ?!

— Да, около этого,— прогудѣлъ въ подушку хо­зяинъ…

— Помнится, тогда же вы послали Устю за какимъ­-то особеннымъ портнымъ и заказали ему всякой че­пухи тысячи на полторы… вы позвонили въ эки­пажное заведеніе и наняли себѣ мѣсячный экипажъ, вы…

— Да, я это все помню, — перебилъ хозяинъ съ лег­кимъ нетерпѣніемъ. — Теперь, если бы у меня была одна десятая, сотая этихъ денегъ, — я бы уже не былъ такимъ дуракомъ.

— Это меня радуетъ, — сказалъ Береговъ, глядя на него загадочными глазами. — Вы сдѣлались мудры… А вотъ и парикмахеръ! Устя! Умыться барину! Чистую сорочку, Устя! Такая красивая женщина, какъ вы, — [20]не можетъ не быть доброй. О, не смѣйтесь такъ увле­кательно, а закроите лучше форточку. Такъ… Теперь эту скатерть со всѣмъ, что на ней — къ чорту! Пока барина бреютъ, принесите свѣжую, накроите столъ, перемѣните наволочки, приберите постель и затопите печь… Когда барина постригутъ и побреютъ, подме­тите полъ, сотрите со всего пыль и наладьте намъ са­моварчикъ. Устя, да что вы, въ самомъ дѣлѣ, дѣлаете, что у васъ такой чудесный цвѣтъ лица? Ничего? Пора­зительно. Ну, дѣйствуйте!

Когда Устя, сметая со стола, взялась за знаменитый огрызокъ колбасы, напоминавшій заднюю часть крысы, Кашнцынъ поглядѣлъ на происходящее испуганными глазами и уже раскрылъ ротъ съ цѣлыо протеста, но парикмахеръ пригрозилъ:

— Не шевелитесь, а то обрѣжу.

*  *  *

Черезъ полчаса чистенькій, умытый и переодѣтый Кашицынъ сидѣлъ за самоваромъ противъ Берегова, жадно прихлебывалъ горячій чай и, въ одну изъ па­узъ, окинувъ взглядомъ комнату, засмѣялся и сказалъ:

— А, дѣйствительно, точно праздпикъ. Чего вы молчите?

— А ужъ не знаю, — усмѣхнулся Береговъ, — каяться мкѣ передъ вами или нѣтъ? Духу не хва­таетъ.

— Въ чемъ каяться?

—­ Скажите: у васъ сейчасъ денегъ совсѣмъ нѣтъ?

—­ Есть. Четыре копѣйки.

— А какая сумма васъ устроила бы?..

— Да мнѣ бы рубликовъ двѣсти. Прожилъ бы я скромненько праздники, а послѣ Крещенія — пріискалъ бы и мѣсто. Господи! Вѣдь, я три языка знаю, коммер­ческую корреспонденцию могу вести, ужъ не такое же я чудовище, въ самомъ дѣлѣ… [21] — Двѣсти рублей, — задумчиво повторілъ Береговъ.

— У васъ я не возьму, — сказалъ, нахмурившись, Кашицынъ. — Я знаю, вы живете въ обрѣзъ…

— Въ обрѣзъ, ­— усмѣхнулся Береговъ. — А вы знаете, я васъ обокралъ.

— Что?!

— Скажите, вы хорошо помните послѣдине наше свиданіе въ этой комнатѣ?

— Въ маѣ? Помню.

— Вы пришли тогда отъ нотаріуса съ этимъ ду­рацкимъ наслѣдствомъ, и деньги, какъ я уже говорилъ торчали у васъ нелѣно, не по дѣловому, изо всѣхъ кармановъ… Помните?

Кашицынъ усмѣхнулся.

— Теперь, если у васъ память хорошая, — вы должны вспомнить и послѣдующее: снявъ пальто, вы стали выгружать ­деньги: часть бросили на комодъ, тысячъ десять сунули въ комодъ, пачку положили въ боковой карманъ, а кромѣ того, у васъ было всюду понаты­кано: и въ жилетныхъ карманахъ, и въ брючныхъ. И вы даже не замѣтили, какъ изъ жилетнаго кармана упала на полъ двадцатипятирублевая бумажка. Хе­хе.­ Я ее поднялъ, конечно. Теперь — помните, когда я ухо­дилъ — я вамъ передавалъ что­нибудь?

— Да… да, кажется, помню. Запечатанный конвертъ. И просили запереть въ шкатулку до вашего востре­бованія.

— Вѣрно. Такъ слушайте: когда вы пошли къ телефону насчетъ мѣсячнаго экипажа и оставили меня одного — я открылъ ящикъ комода, вынулъ изъ ящика одну пятисотрублевку, приложилъ къ ней поднятыя на полу и, запечатавъ въ копвертъ, передалъ вамъ.

Изумленный хозяинъ привсталъ съ мѣста.

— За… чѣмъ же вы это сдѣлали?

— Изъ симпатіи къ вамъ. Я, вѣдь, видѣлъ, что при вашемъ отнощеніи къ депьгамъ, ихъ вамъ ненадолго [22]хватить. И былъ увѣренъ, что пересчитывать не бу­дете. Теперь­-то вы, кажется, исправились?

— Да, вѣдь, конвертъ этотъ до сихъ поръ въ шка­тулкѣ валяется, — ахнулъ хозяинъ.

— Ну, вотъ и пользуйтесь краденымъ. — усмѣхнулся Береговъ.

— Георгій Иванычъ, милый… Да, вѣдь, это что­жъ такое!! Вѣдь, я спасенъ! Я возрожденъ. Гдѣ этотъ конвертъ?.. Вотъ! Глядите — вотъ онѣ!! Одна бу­мажка и другая… Пятьсотъ двадцать пять рублей! Ну, я васъ нынче такъ не отпушу. Нѣ­ѣтъ… Мы встрѣтимъ пріздничекъ… Устя­я! Устя! Пойди къ хозяйкѣ и заплати ей за мѣсяцъ…

— За два, красавица,— крикнулъ Береговъ.

— Что? Ну, за два, такъ за два… Деньжищъ­-то все равно уйма… Потомъ, Устя! Сходи къ Сидорову, купи тамъ ты вотъ чего… гм!.. Окорокъ ветчины, телятинки купи, икорки паюсной… впрочемъ, можно и свѣжей. Ну, сардинъ, колбасы, конечно… фруктовъ. Да постой! Вотъ тебѣ записочка съ адресомъ. По этой запискѣ дадутъ тебѣ вина краснаго и бѣлаго… да и что ужъ тамъ толковать… возьми парочку шипучаго…

Хозяинъ совсѣмъ оживился; онъ чуть не прыгалъ на мѣстѣ, потиралъ руки, причмокивалъ, смѣялся, и глаза его блистали, какъ алмазы…

Подперши голову руками, молча сидѣлъ Береговъ и глядѣлъ, глядѣлъ на хозяина, не сводя глазъ.

*  *  *

Весь столь былъ уставленъ бутылками, стаканами и тарелками съ закуской…

Хозяинъ смѣялся, подмигивалъ и трепалъ пріятеля по плечу.

— Вотъ это праздникъ, я понимаю! Комната чи­стенькая, свѣжая, всего вдоволь…

И вдругъ вскочилъ хозяинъ, какъ ужаленный. [23] — Что съ вами? — испугался Береговъ.

— Вспомнилъ… Скажите, магазины еще не заперты?

— Нѣть, нынче до одиннадцати.

— Ну, слава Богу. Чуть не забылъ. Вѣдь, у меня нѣтъ ни капли: ни одеколону, ни духовъ…

— Да, это, конечно, большой ударъ.

— Смѣйтесь, смѣйтесь. А я все-­таки пойду сейчасъ, позвоню по телефону, чтобы прислали…

Онъ рѣзво выскочилъ изъ комнаты.

Оставшись одинъ, Береговъ разгладилъ усы, подо­шелъ къ комоду, на которомъ лежала принесенная Устей сдача, вынулъ изъ кучи скомканныхъ бумажекъ пятьдесятъ рублей, открылъ крышку шкатулки и всу­нулъ деньги въ пачку какихъ-­то старыхъ пожелтѣвшихъ писемъ.

Когда хозяинъ вернулся, Береговъ сидѣлъ у стола, задумчиво прихлебывая изъ бокала вино…

— Кашицынъ, — сказалъ онъ, улыбаясь печально и ласково, — а не поступите ли вы и съ этими деньгами такъ, какъ съ тѣми пятнадцатью тысячами?

— Что вы, что вы, — кричалъ Кашицынъ, заливаясь смѣхомъ, — нѣтъ ужъ, знаете, я, спасибо, поумнѣлъ съ тѣхъ поръ. Да! Какая удача! Въ томъ магазинѣ, гдѣ одеколонъ, оказались и англійскіе галстуки... Я велѣлъ себѣ прислать штучки три... Все­таки, какъ-ни-­какъ, такой праздникъ!!! Какъ вы думаете? . . . . . . . . . . . . . . . .

— Мѣсяца черезъ полтора я къ вамъ зайду, — уклон­чиво отвѣтилъ Береговъ.



Это произведение перешло в общественное достояние в России согласно ст. 1281 ГК РФ, и в странах, где срок охраны авторского права действует на протяжении жизни автора плюс 70 лет или менее.

Если произведение является переводом, или иным производным произведением, или создано в соавторстве, то срок действия исключительного авторского права истёк для всех авторов оригинала и перевода.