«Петушок» (Коровин)

"Петушок"
автор Константин Алексеевич Коровин
Опубл.: 1855. Источник: az.lib.ru

Коровин К. А. «То было давно… там… в России…»: Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.

Кн. 2. Рассказы (1936—1939); Шаляпин: Встречи и совместная жизнь; Неопубликованное; Письма

М.: Русский путь, 2010.

«Петушок»

править

Сегодня погожее утро. Радостно светит из-за елок майское солнце. Тепло.

Встал я с постели и шел неодетый на террасу.

Утренняя свежесть льется внутрь, как нектар душистый. В саду большие тени лежат по траве и дорожкам, а птицы так и заливаются. Малиновый сад за частоколом горит свежей зеленью.

Тетушка Афросинья выпускает корову из сарая. Впереди стада бегут овцы краем дороги. Стадо спускается вниз, к речке.

Как восхитительно майское утро. Господи, до чего хорошо жить на свете.

Вдруг слышу зычный голос Василия Сергеевича:

— Я тебя когда-нибудь умою. С вечера, скотина, берут сапоги чистить, а не утром. Спозаранку будишь, скотина.

Ленька, мрачный, заспанный, несет мимо меня сапоги приятелей.

— Ленька, — говорю я, — дай сюда самоварную трубу.

— Сейчас, — отвечает Ленька и приносит самоварную трубу. Держит ее в руках передо мной в недоумении.

— Ну, что смотришь? — говорю я. — Вот отсюда бросай ее в стену: раз, потом опять — два, три. Ну что ты, ну давай сюда.

И я бросаю трубу в стену.

Все приятели сразу просыпаются. Гофмейстер с испугу выходит первый на стеклянную террасу.

— Скажи, пожалуйста, — говорит он, — что это за звон такой?

Вставай скорей,

Довольно спать… —

пою я как бы для себя.

— Что это делается? — кричит Василий Сергеевич, выбегая на террасу.

— Это Ленька, — говорю я. — Сами вы купаться хотели. Павел Александрович приказал будить.

— Ну послушай, ты, знаешь, брось эти пошлости, — рассердился Павел Александрович.

— Вы так распустили вашего Леньку, я ему ужо уши оборву, — закричал Василий Сергеевич.

— Ну посмотрите, утро какое. Ведь это майское утро. Посмотрите. Ну что дрыхнуть? Такое утро проспать — значит, в Бога не верить… — убеждаю я приятелей.

— А ведь он прав, — подняв высоко брови и смотря на всех рачьими глазами, сказал Павел Александрович.

Приятели мои были добрые, покладистые люди. Только Коля Курин спал крепко — трудно было разбудить. Говорил, что это у него вследствие переутомления, и будить его помогал «петушок». Это просто перышко из крыла петуха. Если пустить его в нос спящему, то тот сразу просыпается. И безо всякого вреда для себя.

«Петушка» этого Коля терпеть не мог. Но ничего не поделаешь.

«Петушка» ему в нос пускал Ленька. Николай Васильевич вскакивал и кричал:

— Как ты смеешь?

А Ленька отвечал:

— Приказали будить.

— Тьфу!..

И Николай Васильевич, что-то сердито бормоча себе под нос, начинал одеваться.

*  *  *

Кстати, не всякого из нас можно было будить «петушком».

Меня, Колю Курина, Юрия Сергеевича, охотника Караулова, доктора Ивана Ивановича будили таким способом, не стесняясь. А вот гофмейстера как-то не решались. Чин, что ли, тут мешал, годы ли, только «петушком» не будили.

Или Павла Александровича. Чего, уже, кажется, приятель, а нельзя было: до невозможности обидится и уедет.

Был у меня еще приятель. Тоже большого чина — хороший человек. Того можно было «петушком», но нужно было на столе перед ним заранее ставить бутылку удельного красного вина. Когда ему перо в нос воткнут — он проснется и в гневе безмерном орет. А увидит бутылку — отходит. Нальет и выпьет натощак.

А вот, Царство ему Небесное, когда гостил у меня деревне Ф. И. Шаляпин, будить его никто не решался. Говорили:

— Сейчас рукой ищет он сапог, чтобы в тебя пустить, или бутылку: что под руку попадет. Еще убьет.

А будить самоварной трубой для коллективного пробуждения — научил крестьянин-охотник, Герасим Дементьевич.

Войдите в мое положение: приятели, конечно, друзья, но один встает в семь часов утра, другой в десять, а третий — в полдень. Каждому самовар подогревай. Да и яичница стынет, и оладьи тоже.

Гостили у меня еще и родственники — люди молодые, студенты. Наговорятся за день, наспорятся и дрыхнут.

Тех «петушком» не будили — не связывались. Те утром кто как просыпались. И сейчас же в спор вступали со всеми, на все лады социализм склоняли. Им все равно — что есть и что пить. В них с утра одержимость идеями играет. Они не были охотники. П. А. Сучков, бывало, скажет им:

— Идите спорить на реку, в купальню.

Ну и хорошо. Они там, в купальне, и спорят.

*  *  *

В прекрасное майское утро чай всегда на террасе. Сливки, оладьи горячие, творожники, баранки, сушки с солью, просфоры от Троице-Сергия.

Приятели откушают чай, ну, а потом начинается жизнь. Кто — что. Принимаются за дела. Кто берет корзинку, идет собирать грибы. Василий Сергеевич приспособляет рыболовные снасти…

Но не все ровно выходит в жизни. Бывают неожиданности. В то майское утро, только подали чай, Сторож со станции телеграмму принес.

Сторожу поднес стаканчик водки и закусить.

Раскрыл, читаю телеграмму. «Что такое?» — думаю.

«Целую, приеду — Нана. „Фифи“».

«Что за черт», — думаю. Показываю Павлу Александровичу. Тот читает и говорит:

— Какие пошлости!

— Вздор! Все у тебя какой-то вздор.

Коля Курин читает и пугается. Говорит:

— Знаешь… Я, брат, знаю ее. Ну ее к черту. Это, брат, несомненно, мне телеграмма.

— Нет, позвольте, — говорит Вася Кузнецов, — это телеграмма мне. Только, знаете, странно: я ей, помню, адреса не давал… Это из «Золотого якоря» певица. Да… кажется, Фифи. Это Ванька знает.

Доктор Иван Иванович озабоченно осмотрел телеграмму. Перевернул, посмотрел адрес и сказал:

— Это мне телеграмма. Пациентка, истеричка. Любит, чтобы ее осматривали доктора. Она себя называет Фифи, Нана. Годы у ней уж такие — любит лечиться. Однажды жена подслушала. Что было! Я ей говорю: «Истеричка», а она говорит: «Врешь. Ты за ней волочишься». Ну что тут скажешь!..

Доктор вконец огорчился: день-то какой майский, а всякое удовольствие испортят! Ах, эти женщины!..

— Да нет же! — раздраженно прервал его Василий Сергеевич. — Это Нана из «Золотого якоря». Я же знаю. Косища — вот!.. — показал он ширину косы.

— Ну, таких, брат, не бывает кос, — сказал Коля. — Это, брат, не та. Это Фифи Приставала. Она тоже певица. Уроки все берет. Голосу никакого…

— Это, значит, ты адрес-то дал? — спрашиваю я.

— Нет, брат, я только сказал, что еду к тебе. Адрес, должно быть, Анфиса сказала.

— Ведь она «целую» пишет, — говорит приятель Вася.

— Да ведь это так. Она артистка. Они часто пишут «целую», чтобы нежней выходило.

— Кинстин Лисеич, — слышу, кричит тетенька Афросинья, — выйдите-ка.

Я вышел в коридор.

— Я пошла на речку, — говорит Афросинья, — самовар песочком почистить. В купальне-то вот дерутся, вот ругаются. И чего это? Прямо до ужасти. Чего бы не было, сохрани Бог…

— Ничего, — говорю, — пускай. Молодой народ.

…А приятели мои послали для верности три телеграммы и Фифи, и Нана; получив, мол, телеграмму, уехали в Москву…

ПРИМЕЧАНИЯ

править

«Петушок» — Впервые: Возрождение. 1938. 20 мая. Печатается по газетному тексту.

«Золотой якорь» — ресторан в Москве.